Фурманов - [126]

Как написаны фурмановские книги? Просто, сурово-скромно, крепко сшиты, насквозь пропитаны целостным мировоззрением марксиста, вынесшего и прокалившего свой строй мыслей сквозь ураган шрапнелей, а не только через теплицы библиотек».

«Для меня, — утверждал Анатолий Васильевич Луначарский, — он был олицетворением кипящей молодости, он был для меня каким-то стройным, сочным, молодым деревом в саду нашей новой культуры. Мне казалось, что он будет расти и расти, пока не вырастет в мощный дуб, вершина которого подымется над многими прославленными вершинами литературы… Он был необычайно отзывчивым на всякую действительность — недлинный, внимательный реалист: он был горячий романтик, умевший без фальшивого пафоса, но необыкновенно проникновенными, полными симпатии и внутреннего волнения словами откликнуться на истинный подъем и личностей и масс. Но ни его реализм, ни его романтизм никогда ни на минуту не заставляли его отойти от его внутреннего марксистского регулятора…

Я считал Фурманова надеждой пролетарской литературы: среди прозаиков ее, где, несомненно, есть крупные фигуры, Фурманов был для меня крупнейшим…»

А первый поэт нашего комсомола Александр Безыменский, выступая на VIII комсомольском съезде, дал наказ молодежи учиться у Фурманова.

«Если кто-нибудь захочет узнать, как мыслили люди в боевое время, если кто хочет узнать, какие люди делают революцию, как боролись и умирали за наше дело, тот… увидит в книгах Фурманова лицо боевых дней наших, по которым нам надо будет учиться, по которым каждому молодому члену партии, каждому комсомольцу нужно будет закаляться, воспитываться…»

Вскоре пришло письмо из Сорренто. От Алексея Максимовича Горького. Он писал Анне Никитичне:

«Утешать — я не умею. Да и чем утешить человека, который навсегда потерял лучшего друга своего? Размышления — не помогают в этих случаях. Помочь может только та биологическая сила, которая иногда залечивает даже и смертельные раны. А еще может помочь гнев против этой же силы, так часто неспособной противостоять преждевременной и невольной гибели человека, но я думаю, что всего лучше Вам помог бы гнев против тех условий, в которые так трагически, так безжалостно все мы люди поставлены историей. Ведь именно этими условиями и объясняется гибель множества таких людей, как Пушкин, Лермонтов, которые — живи они — дожили бы почти до наших дней… Но мир становится лучше. Вот — в нем все больше рождается таких орлят, как ваш муж…» И в другом письме: — «Для меня нет сомнения, что в лице Фурманова потерян человек, который быстро завоевал бы себе почетное место в нашей литературе. Он много видел, он хорошо чувствовал, и у него был живой ум. Огорчила меня эта смерть. Я с такой радостью слежу за молодыми, так много и уверенно жду от них…»

…На могиле Фурманова была установлена бронзовая плита. На ней высечены клинок и книга, увенчанные лавром.

— Есть что-то поистине символическое в том, — сказал Демьян Бедный, — что в этом гробу наряду с книгой покойного писателя лежит его сабля, сохранившаяся от боев гражданской войны. В этом сочетании весь Фурманов: он был не только писателем, но и бойцом.

50

Миллионы людей читали книги Фурманова. Миллионы людей во всем мире видели его героев на экране, слышали их голоса. Миллионы людей видели, как растет мужественная дружба Чапаева и Фурманова.

Вместе с Мате Залка незадолго до боев в Испании прикрепляли мы мемориальную доску к дому в Нащокинском переулке, где так часто собирались в былые дни у Митяя, где читал он нам первые главы «Чапаева».

Во времена войны испанского народа против фашизма возник в Испании батальон, который носил имя Чапаева. Батальон этот входил в Интернациональную бригаду, которой командовал близкий друг Фурманова, стоявший в последние минуты у его изголовья, венгерский писатель-коммунист Мате Залка, доблестный генерал Лукач.

Именем Фурманова называли боевых, отважных комиссаров в испанской народной армии. Фильм «Чапаев» показывали в Мадриде, за несколько часов до боя с войсками мятежников на окраине Университетского городка. Вдохновленные образами Чапаева и Фурманова, шли в бой бойцы Интернациональной бригады. «Песню чапаевцев» и боевой марш батальона сочинил немецкий поэт-антифашист Ульрих Фукс, погибший под Теруэлем. «Песня чапаевцев» пелась на мотив «Белая армия, черный барон». Боевой марш кончался словами:

Франко и Гитлер, плох ваш расчет,

Мы защищаем испанский народ,

Каждый из нас Чапаева сын,

В штурм, на победу, вперед, как один!

В песне о военном комиссаре известный испанский поэт Хосе Эррера писал

Он вырос сам в войне гражданской,

В бойцах твой опыт повторен,

О новый Фурманов испанский,

Тобой Чапаев закален!

Как интересно перекликается эта песня с другой, сложенной советским народом:

Кто шел когда-то

В бой с тобой,

Тебя он вспомнит, дорогой

Товарищ комиссар;

И к этажерке в этот миг.

Быть может, подойдет,

С любовью среди сотен книг

«Чапаева» найдет.

И он расскажет сыновьям,

Как ты на битвы звал.

Как ты с Чапаевым врагам

Пощады не давал.

Еще расскажет он о том,

Как в час опасный вдруг

Ты приходил к бойцам, как в дом

Приходит к другу друг…