Фурье - [67]

Предписывалось все до последней мелочи: труд и отдых, предметы и методы преподавания, классные пособия и отрывки для переводов или учения наизусть, вплоть до утвержденных списков книг для каждой библиотеки и запрещения вносить хотя бы одно название (из 1500!) без разрешения свыше. Школа становилась преддверием казармы.

Преподаватели бонапартистской Франции походили на армейских капитанов-инструкторов, комнаты воспитанников — на кордегардии, перемены — на маневры, экзамены — на смотры. Начальное обучение было целиком в руках церкви, как и воспитание девушек, ибо женщины по причине «слабости разума должны быть верующими» и не должны рассуждать. Религиозное образование было обязательным, к тому же многие профессора и даже инспектор Парижской академии были священниками.

Проведенная в период Реставрации реформа школы ничего не изменила. Народная школа оставалась в руках сокристена (вроде русского псаломщика), который в свободное время обучал детей чтению, начиная с латинских молитв. В личности кюре воплощались и наука и просвещение. Во главе министерства народного образования поставили епископа Фрейсину.

Кризис, переживаемый Францией 20-х годов, не мог не сказаться и на уровне народного просвещения. Сократилось число коллежей и лицеев. Около половины сельских коммун не имели даже начальной школы. Из каждой сотни призывников только 42 умели читать.

Из школьных программ изымались целые разделы и эпохи. Воспитанникам иезуитских коллежей и монастырских пансионов избегали сообщать историю французской революции, факт свержения монархии обходили молчанием. А «господина Буонапарте» называли «генералиссимусом войск его величества Людовика XVIII» (?!). Орлеанский университет полагал, что от студентов нельзя требовать ничего более, как подготовки к преподаванию чтения и письма.

Маленькое селение в двенадцать или пятнадцать дворов не всегда могло прокормить учителя. Жалованье последнего было настолько ничтожно, что, для того чтобы прожить, он вынужден был заниматься каким-нибудь ремеслом или прибегать к милостыне. Интересны материалы анкетирования, проведенного по предписанию крупнейшего буржуазного историка того времени Франсуа Гизо; в них, в частности, говорилось, что «наставник часто был в коммунах на равном счету с нищими и при выборе между ним и пастухом преимущество было на стороне пастуха». Должности школьного учителя чаще всего добивались старые солдаты, калеки или больные, не способные ни к какому труду. Вот они — учителя строя Цивилизации!

В одной из тетрадей Фурье сохранилась запись: «…они ухитрялись занять последнее место в этом обществе, где они заняты ремеслом каторжников, жалко оплачиваемых к гнущихся под всякого рода ярмом. Священник впадает в то же бедствие… масса кюре и викариев прозябает в состоянии, близком к обнищанию…»

Составляя картотеку «кандидатов», Фурье отнес учителя и кюре к той категории общества, которую следует привлечь к организации опытного фаланстера с социетарным режимом.

«Нет проблемы, которая была бы связана с таким множеством ошибок, как проблема народного просвещения и его методов», — писал Фурье еще в «Трактате об ассоциации». В современной школе, когда теория господствует над практикой, обучение вызывает отвращение. Учителя вынуждены прибегать к наказаниям.

Итак, развитие детей в обществе «цивилизованных», по оловам Фурье, никоим образом нельзя признать нормальным. Дети богачей хорошо питаются и хорошо ухожены, но они слабее физически полунагих деревенских ребят, которые едят черный хлеб и целый день предоставлены самим себе. Все современные системы воспитания губят детей. И дома и в свете ребенку состоятельных родителей прививают самые разнообразные, противоречащие друг другу наклонности, которые совершенно стирают следы первоначального воспитания.

Как только 16-летний молодой человек вступит в свет, родственники, соседи, слуги приучают его смеяться над теми самыми правилами, которые внушались ему прежде, и советуют не обращать внимания на требования морали, не позволяющей предаваться наслаждениям. Затем молодой человек начинает развлекаться любовными похождениями; пресытившись ими, он старается тем или иным путем удовлетворить свое честолюбие. Как нелепо со стороны современных педагогов прививать своим воспитанникам такие взгляды, которые свет старается перевернуть вверх дном, лишь только юноша вступит в него!

По словам Фурье, мораль строя Цивилизации играет в воспитании роль невежественного лекаря, который дает пагубные советы, не считаясь с состоянием больного.

И вот плоды подобной морали: в современном обществе трудно встретить такого целомудренного юношу, который, следуя строгим требованиям нравственности, не воспользовался бы случаем совершить прелюбодеяние. А если такой и найдется, то для окружающих он объект насмешек, точно так же, как свет насмехался бы над финансистом, который не присвоил бы чужую собственность при удобном случае.

Еще в «Трактате об ассоциации» Фурье отмечал, что методы и приемы современного Боепитания постоянно находятся в состоянии борьбы между собой. Наставники и педагоги осуществляют догматическое воспитание, родители прививают алчность, сверстники укрепляют мятежное отношение к обществу, а прислуга учит изворотливости. Фурье протестует против существующего принципа преемственности в воспитании. В семье это сводится к стремлению отца привить детям свои недостатки: «Прокурор, купец дают своим детям в качестве образца человека наиболее хитрого; отец-еврей расхваливает наиболее раболепствующего; пьяница восхищается теми, кто здорово пьет; игрок приучает детей любить игру…»