Фуггази-Джаз - [4]

Поднявшись в номер, я сунул в руку увязавшемуся таки за мной коридорному двадцатку и захлопнул дверь у него перед носом. Не хватало только, чтобы он начал демонстрировать мне все достоинства номера, в котором я останавливался уже в пятый… Или в шестой раз?

Я поставил саквояж на журнальный столик в гостиной, снял пиджак, кинул на спинку стула, распустил узел галстука, глубоко засунул руки в карманы и посмотрел по сторонам. С последнего моего посещения в номере почти ничего не изменилось. Если не считать ночника в виде китайского фонарика на стене. Прежде на этом месте висела полочка с фигуркой гондольера, у которого при хлопке зажигался тусклый огонек на кончике весла. Я достал из кармашка часы, щелкнул крышкой и посмотрел на циферблат.

Без пяти четыре.

Что ж, очень хорошо. Сегодняшний вечер у меня был свободен.

Я подошел к огромному, едва не в полстены, бару, открыл холодильную стойку и не спеша изучил ассортимент. Выставка была замечательная. Скользнув взглядом по этикеткам, я остановил выбор на ледяном чае с лимоном.

Подхватив одной рукой бутылку, другой – тяжелый четырехгранный стакан, я ногой подтолкнул кресло к невысокому шестиугольному столику из карельской березы. Устроившись в кресле, я налил себе стакан чая и, мысленно отсалютовав всем, кто был рад или вовсе не рад видеть меня в Москве, сделал два больших глотка. Чай был хорош! Прохладный, чуть кисловатый, пузырьки углекислоты приятно щекочут небо.

Ах, блаженство!

Я положил голову на спинку кресла и прикрыл глаза. Вот так можно сидеть и не только ничего не делать, но даже и не думать ни о чем. Час, другой, третий… Интересно, на сколько меня хватит? Или, если повернуть вопрос иначе, на сколько мне хватит чая? Потому что сидеть в кресле без чая совсем скучно.

Приоткрыв один глаз, я посмотрел на застывший серой глыбой в углу телевизор. Модель с голосовым управлением. Чтобы этот ящик работал как следует, на него нужно орать, потому что простых, тихих слов он не понимает. Или не желает понимать. А может быть, его специально так настроили на заводе?

Россия…

Я допил чай и поставил стакан на столик.

И тут оно началось.

* * *

Странным было не то, что это вообще происходило – к странностям я был готов, – а то, что всякий раз это начиналось по-разному.

Когда это случилось в первый мой приезд в Москву, я страшно перепугался. Решил, что спятил. Или, в лучшем случае, переутомился. Принялся таблетки глотать успокаивающие, все, что под руку попадались. От транквилизаторов меня вело, как суслика среди зимы. Каким-то чудом я дотянул до конца визита. В самолете меня скрутило так, что думал, точно концы отдам. Перед глазами все плыло, как будто смотришь на мир сквозь гигантские прозрачные шестеренки, крутящиеся, цепляющиеся друг за друга и переливающиеся радужным сиянием. По сравнению с тем, что я лицезрел в гостиничном номере, видение это не наводило смертельного ужаса. Но и ощущение близящегося полного разрыва с действительностью было не из самых приятных. Но как только самолет пересек кордон, отделяющий Россию от единого информационного пространства, морок будто рукой сняло. Я вновь был полон сил, бодр, уверен в себе и в реальности происходящего. Поэтому я не стал обращаться к специалистам, решив, что уины уже вычистили из моего организма всю заразу.

Но в следующий мой приезд все повторилось в еще более тяжелой форме. Первые два дня я еще как-то боролся с бредом, а потом просто выпал из реальности. Картина окружающей действительности причудливо дробилась и перемешивалась с кошмарными образами, являвшимися из ниоткуда. Вернее, это я не мог понять и объяснить их происхождение.

Позже я определил для себя это состояние словом «накат».

А майор Ворный научил меня бороться с ним другим накатом.

– Ну, накатили! – провозглашал обычно Владимир Леонидович перед тем, как опрокинуть в рот стопку водки.

И снова морок отпустил меня, стоило пересечь границу единого информационного пространства.

Так что ж, выходит, это сама Россия на меня так воздействует?

Вернувшись домой, я попытался выяснить, не происходит ли то же самое с другими людьми. Я перерыл горы специальной литературы, побывал на всех доступных медицинских сайтах, переговорил с несколькими знакомыми врачами. И ничего не нашел по интересующему меня вопросу. Абсолютно ничего. Ни намека даже.

Получалось, только я один слетаю с катушек, едва оказавшись вне зоны единого информационного пространства?

И чем же я заслужил такое?

Что самое ужасное, моя работа в Российском секторе Мирового экологического форума была связана с регулярными поездками в Москву, Питер, Новосибирск и другие крупные города единственной страны, упорно не желавшей присоединяться к единому информационному пространству.

Конечно, я мог подать прошение о переводе в другой сектор. Даже не объясняя причин. И прошение это, скорее всего, было бы удовлетворено. Но ряд причин удерживал меня на месте. Во-первых, работать в Российском секторе МЭФа было престижно и интересно – Россия оставалась самой неблагополучной страной в области экологии, и там было где применить наши знания и умения. Во-вторых, мне не могло не льстить то, что я считался одним из лучших специалистов по России. Дело в том, что моя задача заключалась не в мониторинге экологической ситуации и не в разработке новых проектов для ее улучшения. Я должен был уговаривать русских идти с нами на контакт. И, надо сказать, у меня это неплохо получалось. В среднем из шести предложенных мною проектов русские один принимали. В-третьих, работа моя хорошо оплачивалась, что также немаловажно. И, наконец, самое главное – мне нравилась моя работа. Нравилась настолько, что я не мог даже представить себя занимающимся чем-то другим.