Фрунзе - [178]

С высотки, с седла на вздрагивающем коне видел Блюхер огромное поле боя — голую осеннюю равнину с редкими хуторами, с неглубокими балками. Двигались танки, огневым валом их прикрывала артиллерия. За танками широким веером наползали пятнадцать бронированных автомобилей. За ними колыхались серые цепи пехоты.

Все танки метили к переправам, которые велел наводить Фрунзе для переброски частей с правого берёза. Но один танк близко наполз к могильнику, где засели огнеметчики. Струя огня в сумерках сделала его на миг золотым. И на его месте вспыхнул яркий факел.

— Эх, хороша струйка, недаром хвалил ее командующий! Жалко, бьет неподалеку. Но она еще покажет себя пехоте и кавалеристам! — сказал Блюхер по дороге в штаб: его вызвал Фрунзе.

Свистели снаряды над головой, фонтаны огня и земли вздымались на всем обозримом пространстве. В штабе доложили, что огнеметчики подожгли еще один танк, два были подбиты снарядами.

Но десять машин прорвали к семи часам утра основную линию обороны. Туда кинулись пехотинцы и казаки корпуса генерала Витковского. Их косили пулеметами и огнеметами. Эскадрон лихо развернулся обратно, когда по нему полыхнули золотой струей огня. Но пехота приняла рукопашный бой. Кляня контру — в бога, душу, мать, — красные бойцы кололи штыками, били прикладами в сытую рожу беляков, сами падали — окровавленные, изуродованные. Бой шел с переменным успехом: одолевали там, где белые бросали в поддержку бронеавтомобили, а красные — артиллерию и огнеметы.

Перевалило за полдень — Витковский проиграл: десять его танков намертво стояли в степи, пять бронеавтомобилей догорали или валялись на боку. Остальные, оторвавшись от пехоты и кавалерии, попали под губительный перекрестный огонь орудий и один за другим пошли наутек.

— Как идет бой, Василий Константинович? — запрашивал Фрунзе из Харькова.

— Ожесточенно, товарищ командующий… Первый случай, что так много танков и бронемашин бросил Врангель. Но ребята не оробели, дерутся великолепно.

— Есть надежда, что продержитесь до вечера? Подкрепление к вам двинуто.

— Вечер не за горами, продержусь. А подкрепление весьма кстати: я стою с дивизией против корпуса.

— Передайте мой привет славным воинам. Они сейчас решают судьбу кампании…

Одиннадцать часов не отходил от аппарата Фрунзе. Он хотел представить себе каждую балку, каждый могильник или хуторок, где зацепилась пехота, каждую цепь окопов, где шел бой.

Радостнее пошли к вечеру донесения Блюхера: техника умолкла, артиллерию белых удачно накрыли дальнобойными, пехота генерала Витковского, наконец, «вошла в сознание» и пятится по всей полосе плацдарма в двадцать семь верст. Словом, Врангель встал с разгона, как взмыленный конь на краю пропасти.

Шли приказы командующего во все концы фронта. Блюхеру — с рассвета развивать успех, но не зарываться на Мелитополь, куда завтра побегут в смятении правобережные части Врангеля. Фрунзе не сомневался, что так и будет: он рассчитал все и приказал 6-й армян Авксентьевского начать на рассвете 15 октября такое наступление, чтобы к исходу дня очистить Правобережье от белых войск. В этот бой он втянул главный кулак маневренной кавалерии Городовикова и полки правого крыла армии Уборевича.

Командармы выполнили задачу блестяще. Был убит в бою командующий кавалерией Врангеля генерал Бабиев, «Войска отступали в паническом беспорядке, — получил донесение Врангель. — Командиры растерялись, распорядительности не было никакой… Красные и белые кавалеристы выхватывают шашки и уже бросаются друг на друга, но в последний момент белые не выдерживают… За ними несется конница противника. Жуткий момент, особенно для пехоты. Целыми ротами, бросая винтовки, они сдаются в плен. Большевики продолжают преследовать. По дороге, без остановки, в три ряда двигалась лента людей, лошадей. Поломанные экипажи, орудия, пулеметы. Конница топтала пехоту. Пехота, прорываясь к переправам, старалась оттеснить конницу. А красные отрезали тыл…»

Блюхер же выстоял героически и вернул все свои исходные позиции на внешнем оборонительном поясе Каховского плацдарма. Из этой отбитой атаки зарождался последний могучий удар по Врангелю.

Барон теперь крепко задумался в своей ставке на станции Джанкой. Сильной его воле и большому мастерству генерала противостоял полководец более волевой, прекрасно понимающий любой армейский маневр и двигающий свои голодные и оборванные части в бой с какой-то одержимостью.

На войне как на войне! — это барон понимал отлично. Надо и наступать, надо бегать, надо и обороняться. Бегство из Донбасса он пережил без потрясений: просто не удался тактический обман того, кто только принял Южный фронт красных и тотчас же понял, что главный интерес белых на Правобережной Украине. Но бегство с правого берега Днепра — это уже крушение всей задуманной кампании. О Москве и думать нечего: отныне она за семью замками. Осталась Северная Таврия — маленький ломоть от вожделенного российского пирога. Но тот — красный из Харькова — способен загнать белых в Крым. Разумеется, там можно отсидеться до весны, переживая лишения и горечь разгрома. Но страшнее всего то, что подорван кредит у Антанты и англичане уже ищут торговых сделок с Кремлем.