В чайнике забулькала вода. Надя принесла из кабины два узелка. Из одного достала расписную чашку и блюдце, пакетик с этикеткой «Ароматный земляничный напиток» и холщовый мешочек с желтыми конфетами-подушечками. Во втором оказались шаньги. Тимка вынул кисет, и сизый дым самосада поплыл вверх, смешиваясь с дымом костра. Покурив, Тимка встал и молча ушел в густеющие сумерки.
Надя налила кружку, подала ее попутчику.
— Пей и шаньги ешь, завтра все равно зачерствеют, жара.
Сама она пила наслаждаясь. Неторопливо тянула с блюдечка, держа его на широко расставленных пальцах правой руки. На небе одна за другой вспыхивали звезды. Догорающий костер освещал лицо Нади, золотил ее волосы.
— На машинах, видно, работал? — спросила она неожиданно,
— Приходилось иногда, — сдержанно ответил незнакомец.
— Не ври, — спокойно сказала Надя. — Сноровка есть: я видела, как ты молоток тряпкой обернул, чтобы искры не получилось, когда бочку открывал.
Попутчик молчал. Он сидел, обхватив руками колени, и смотрел на огонь.
— Если ты на Урал в командировку едешь, зачем же, однако, в Петропавловске задерживался?
— Дочка у меня там в детдоме. С начала войны не видел, — тихо ответил попутчик и вздохнул. Надины глаза выражали и сочувствие и вместе с тем настороженность к каждому его слову. — Поезд пришел в шесть утра. В детдом идти рано. Я забрел на рынок, подарок дочке поискать и заодно — дернул черт! — купил бутылку спирта. А там какие-то двое напросились в компанию, на вид приличные люди… Чемодан, документы, даже фуражку взяли… — Попутчик с досадой отвернулся и опять уставился в огонь. — Глупо все это получилось и некстати. Меня работа ждет, а теперь на проверку напорешься, задержат черт знает насколько. Начнется — кто такой, откуда, — вроде как вы, ведь ни одному слову не верите.
— Да уж больно не похоже, что ты можешь напиться до беспамятства, — рассудительно заметила Надя.
Попутчик ничего не ответил. Только машинально не то пощупал верхний карман комбинезона, не то приложил руку к сердцу. Подошел Тимка, притащил в своих огромных ручищах чуть не полкопны свежего, остро пахнущего сена.
— Смотри, хозяйка, какую я тебе царскую постельку изладил.
Надя приняла это как должное. Степенно ответила:
— Спаеибо, Тимоша. — И повела бровью в сторону попутчика. — Его возьми в кузов, положи рядом с собой. Соображаешь? И давайте-ка спать. Отдохнуть надо.
Ветерок донес из села всхлип гармошки. Костер догорал. Над ним вились последние искры.
Люди поднялись вместе с солнцем. Степь, освеженная росой, лежала широко вокруг. Птицы пели и ворковали на все голоса.
Завтрак был короткий. Надя то и дело поторапливала мужчин:
— Ешьте поскорее, да так, чтобы до вечера не чаевничать. Останавливать машину не буду.
В последний момент, когда мотор, чуть подрагивая, урчал, готовый к дороге, Надя небрежно сказала попутчику:
— Садись, что ли, в кабину. Ехать будем весь день. А вид у тебя того…
Но ехать весь день не пришлось.
Часа через два, когда миновали какой-то поселок и дорога пошла в гору, Надя вдруг начала нервничать. Она снизила скорость и осторожно вела машину, тревожно прислушиваясь. Тяжело перевалив через холм, грузовик покатился по инерции, и освобожденный от нагрузки мотор заработал вхолостую. Он работал по-прежнему плавно, но теперь в его обычный гул вкрался посторонний сухой звук — так в далеком селе бывает слышна колотушка ночного сторожа.
Рука попутчика легла на руль рядом с загорелой рукой Нади.
— Остановите!
Она повернула к нему встревоженное лицо.
— Ты тоже слышишь?
— Да, остановите немедленно. — Он решительно повернул ключ зажигания. На щитке вспыхнула и погасла красная лампочка. Машина остановилась у обочины. Наступила тишина.
* * *
— Тимошка, у нас авария — застучал подшипник. Почему так вышло, я пока еще не знаю, но сейчас надо решать, что будем делать. Починить я это не могу: надо открывать мотор, а как его ремонтировать? Обидно, конечно, ездим с начала войны, такого еще не бывало! — Голос Нади зазвенел, подбородок дрогнул. Но она быстро справилась с собой и сердито продолжала: — Отъехали мы без малого триста километров, не возвращаться же назад. А впереди Курган, до него километров около двадцати осталось. Двигаться сами мы не можем, стало быть, выход один: ждать попутную машину и, как это ни тошно, проситься на буксир.
Тимка поскреб в затылке. Он казался расстроенным больше Нади.
— А в Кургане что?
— Как что? Нужен станок, баббит… Я добьюсь. Мы обязаны доставить груз, как всегда, ко времени, я дала слово Катерине Власовне ездить без аварий.
Тимка беспомощно оглядел пустынную степь и грустно развел руками.
Попутчик не участвовал в этом разговоре: он был чужой. Сидя на краю придорожной канавы, он сосредоточенно рассматривал Тимкину спину. Наде показалось, что он любуется его новым ремнем. Такой же ремень, новенький и хрустящий, опоясывал солдатскую гимнастерку Андрея в последний вечер… Как трудно было разжать пальцы, отпустить тот ремень! Если б сейчас, в тяжелую минуту, был бы рядом он — родной, сильный человек, умелый шофер, скромный и молчаливый, чем-то похожий на этого…
— А ты что скажешь, товарищ?
