Фронт до самого неба (Записки морского летчика) - [7]

Я слушал с досадой. Пошел про свое! Пар, давление, реверс… Занятые же люди! Извинятся, на дверь укажут, и все, конец…

— Да, паровоз… — вздохнул отец. — А если не паровоз — человек на подъеме? А ему вместо помощи — палки в колеса! Месяцев не хватает. А ждать целый год. Этот-то год вот и может как раз… я к чему и сравнил с паровозом…

Члены комиссии заулыбались, дружно обернулись ко мне. Кажется, от меня и в самом деле пар валил в ту минуту.

— Убедил, Иван Иванович! — поднял руки вверх председатель. — Раз идет на подъем… Только пусть и в дальнейшем "на марке" пар держит!

В ноябре 1938 года наша маленькая компания аэроклубовцев выехала в Ейск.

На ейском вокзале нас встретили командиры в морской форме. В небе стоял гул моторов: курсанты-выпускники сдавали государственные экзамены. Нас сразу направили на «медицину». Ее мы не боялись, откуда нам [21] было тогда еще знать, что сколько бы ни проходил медкомиссий летчик, каждая для него дамоклов меч. Слышали только, что авиационных врачей называют чекистами от медицины.

В справедливости этого сравнения пришлось убедиться именно мне. В первом же кабинете — новость. Оказывается, у меня одна нога короче другой. Как так? Дело обычное, но у вас разница несколько больше установленной нормы.

Вот те на! Опять все повисло на волоске. То из-за нескольких месяцев, в паспорте только видных, то из-за миллиметров, неведомых даже и самому.

Приказали явиться завтра.

Назавтра в числе «нестандартных» прошел кабинеты. Последняя запись. С замершим сердцем заглядываю через плечо. Ну и почерк у председателя, сам прочесть не сумеет… Но вот перо останавливается перед строкой «Заключение». Крупные, четкие буквы: "Го…"

Дня через два нас пропустили "через воздух". Затем — экзамены. Сдали первый, второй… Результатов не объявляют. Третий, последний. По-прежнему — ни гу-гу.

— Испытывают на нервы, — то ли сострил, то ли всерьез решил Сашка.

Если это было действительно испытание, то первым не выдержал его я. Спросил, как бы между прочим, у старшины, что водил нас в столовую, — какой дальше порядок?

— Дальше — банька, — загадочно и, как показалось, с охотой ответил он.

Да, в такой жаркой баньке еще никому из нас париться не приходилось. Оказалось, она-то и есть ожидаемый «результат». А старшина Дороганов, который с таким удовольствием сообщил мне о ней накануне, и есть тот таинственный человек, кому ведомы наши судьбы.

"Порядок" был прост, как и объявил он, построив всех нас на плацу в две шеренги. Чью фамилию выкликнет по списку — два шага вперед, примкнуть к тем, что вышли раньше.

— Затем все напр-раво и в баню — остричься, помыться, переодеться в курсантскую форму. Остальным получить документы и по домам.

Никогда в жизни, ни раньше, ни после, в самые даже горячие дни на фронте, не жаждал я так помыться, как в те пятнадцать минут![22]

Вот Ваня Алефиренко уже отмерил заветные два шага, самые крупные в своей жизни. Обернулся, сияет, как самовар. Вот вышел длинный какой-то на «Б» — фамилию я от волнения не расслышал, — потом на «В», еще… Целых трое на «Г»! Так вообще до меня не дойдет, мест не хватит. На «Е»… Везет людям! Если и это испытание, то где ж справедливость? Неравномерно распределены нагрузки! Перетасовать все бумажки с фамилиями, доставать бы из шапки и выкликать… «К», «Л»… Ну? Ну? Мазуренко… Мелкумов, черт… Все? Ну…

— Минаков… Уф-ф

— Я! — выпрыгнул, в самом деле как из парилки, бегом примкнул к черту Мелкумову, которого уже любил.

Из наших на месте остался один Хоткевич, не прошел медицину. Он это знал и до «баньки», и все равно. Вдруг чудо, не хватит одного кандидата… Жаль было парня. Но радость взяла свое.

Спустя полчаса мы «крестились» в курсанты. Драли друг другу спины с таким стараньем, как будто готовились плавать, а не летать.

— П-палубу надра-ить! — по-боцмански орал Сашка, чуть не сдирая кожу с моих лопаток. — Натерр-реть песком…

— И пр-ролопатить! — орал в свою очередь я, отыгрываясь на его широченной спине.

В предбаннике ждали нас стопки сложенных по размерам матросских тельняшек. Выходили — туго затянутые ремнями с тяжелыми бляхами, ощущая ногами приятную тяжесть суконных «клешей», раскачиваясь, как заправские моряки.

Удивительно действует на человека форма! Чудесно действует, тысяча… нет, десять тысяч чертей!

В общем вся жизнь из одних испытаний. А можно сказать — из везений сплошных.

Вот хоть и первый прыжок с парашютом. В училище, в тот же год. Поднялись. Я в передней кабине У-2, сзади — летчик-инструктор. Под ложечкой, понятно, посасывает. Летчик сбавляет обороты, толкает в плечо: "Пора!" Вылезаю на плоскость, натягиваю резиновую петлю на руку, чтобы надежней держать вытяжное кольцо. Оглядываюсь на инструктора — что такое? Лицо бледное, глава квадратные…[23]

— Пошел! — угадываю по широко разинутому рту.

Отталкиваюсь, вниз головой кидаюсь в бездну. Считаю секунды: двадцать один, двадцать два, двадцать три! Дергаю за кольцо — ни звука. Второй, третий раз — ни звука, ни динамического толчка. Лечу к земле. Что делать? Остается считанные сотни метров. Последний раз попытаться выдернуть основной парашют, если не удастся — прибегнуть к запасному. Изо всех сил обеими руками дергаю за кольцо. Рывок вверх, хлопок, повисаю в воздухе. Осматриваю купол — цел и невредим. Что же случилось? Раздумывать некогда, земля рядом. Удар. Падаю на бок, вскакиваю, отстегиваю подвесную систему. Собрав парашют, направляюсь в квадрат. Навстречу бежит инструктор-парашютист: