Фронт до самого неба (Записки морского летчика) - [6]

— Не подкачай!

— Но только в пределах курса, — строго напомни инструктор. — Без самодеятельности!

Он говорил еще что-то, но где там! Все мои мысли сосредоточились только на том, как бы не осрамиться перед таким гостем…

Сели, пристегнулись.

— Давай, Василек! Без самодеятельности, — послышался сзади веселый, озороватый голос. [18]

Сразу все стало легко и просто. Запустил мотор, вырулил на старт. Стартер дал отмашку, оторвались от земли. Разворот над аэродромом — в зону. Левый разворот, правый, мелкий и глубокий виражи. Стараюсь держать "стрелки по нулям". После штопора, не выводя машину из пикирования, набираю скорость и выполняю петлю Нестерова. Моей коронной фигурой был переворот. Но на этот раз перестарался, задержал ручку, и мы зависли вниз головой. Самолет слегка «посыпался», вихри прохладного воздуха ворвались в кабину. Срочно подбираю ручку, вывожу машину прямо на центр зоны. Время вышло, беру курс на аэродром. Оглядываюсь назад — какое мнение? Но пассажир не обращает на меня внимания, смотрит в сторону, любуясь закатом.

Приземлились.

— Ну, как прогулка? — встретил гостя инструктор Бурьянов.

— Молодец! Хорошо работает. Спокойно. И сказано было спокойно. Так, что сомнения быть не могло.

Трудно сказать, что я чувствовал в ту минуту…

Потом… Потом в аэроклуб прибыла комиссия с целью отбора лучших в прославленное Ейское военно-морское авиационное училище. Был объявлен маршрут зачетного полета: Минводы — Черкасск — Невинномысск — Минводы. В Черкасске остановка для заправки. Мне довелось лететь со старшим лейтенантом Николаем Герасимовичем Чертовым. Все шло нормально, рейс подходил к концу. Но на последнем этапе встретилась низкая облачность, пришлось опуститься до ста метров. Облака продолжали прижимать нас к земле. Пятьдесят метров… Козырек кабины плохо прикрывает лицо, капли дождя больно бьют по глазам. Надел очки, стало легче. Однако на малой высоте полоса просмотра сужается, трудно ориентироваться. И видимость еще хуже, летим, как в молоке. Вдруг внизу блеснули рельсы железной дороги. Счастливый случай. Схватил планшет, но сквозь мокрые стекла очков никак не могу разглядеть рисунок карты. Торопливо приподнял ее к глазам, край выдвинулся за козырек кабины. В тот же миг струя воздуха с силой отбросила планшет, целлулоид ударил в стекла очков, осколки резанули по векам. Одной рукой вытряхивая их, продолжаю вести самолет вслепую. Наконец приземлились. [19]

— Чем это ты был занят при подлете? — полюбопытствовал член комиссии.

Я рассказал о случившемся. Чертов страшно рассердился.

— Почему не передали мне управление? Подобные вольности на малой высоте категорически недопустимы!

Вот и все, теперь наверняка зарежет! Вид у меня был, должно быть, настолько жалкий, что экзаменующий отвернулся. Постоял, подождал, когда схлынет гнев, дал мне время как следует себя выдрать.

— В целом во время полета вы действовали грамотно. Ставлю пятерку.

Нет, что ни говори, а везучий я человек. И какие замечательные люди встречаются мне на пути! Или в авиации все такие?

Испытания на «везучесть» на этом не кончились.

На следующий день Ваня Алефиренко, Саша Черняховский, Разгонин, Хоткевич и я получили направление на комиссию и отправились в Пятигорск. Утро было прекрасное, о настроении и говорить нечего. Главное позади. Экзаменов мы не боялись, только что окончили школу. Медкомиссия? Но проходили же при отборе в аэроклуб. Что еще может помешать?

Оказалось — может. Я и забыл, что мне не хватает каких-то трех месяцев до возраста, установленного правилами приема. И вот все рухнуло! Предложили явиться через год.

Ребята искренне сочувствовали моему горю.

— Не расстраивайся, Василек, — обнял меня за плечи Ваня Алефиренко. У меня такое предчувствие, что в училище мы поедем вместе. Вот увидишь! Предчувствие!

Мать только обрадовалась: за год воды много утечет, может, и вовсе пройдет эта блажь у сына. Отец долго курил, хмурился. Вдруг с силой воткнул в пепельницу окурок, рывком поднялся, хлопнув ладонями по коленям.

— Вот что, Василь! Нюни не распускай. Ложись спать, утро вечера мудренее. Завтра вместе поедем в Пятигорск…

Легко сказать — ложись. Заснул я только под утро. Ни предчувствие Вани, ни решимость отца всерьез принимать не приходилось. Правила есть правила, военное [20] училище — не школа, не авиамодельный кружок, даже не аэроклуб.

Когда я проснулся, отец уже был готов. Чисто выбритый, строгий, в выходном шевиотовом костюме, в новой сатиновой косоворотке. От Минвод до Пятигорска езды полчаса. В вагоне молчали, каждый думал о своем. Я опасался, что отец в военкомате начнет шуметь и окончательно испортит дело. Впрочем, портить было нечего. Да и кто его станет слушать?

Отец не шумел, не горячился. Вежливо выслушал объяснение председателя, попросил разрешения сесть.

— Видите ли, товарищ командир, — начал издалека и как бы с натугой, я начал работать, когда мне не исполнилось и четырнадцати. Сначала учеником, потом слесарем, помощником машиниста… Руководил группой революционных рабочих, возраст не помешал. Правда, белоказаки едва не зарубили, когда угонял порожняк… Но не в этом дело. Дело в том, что когда паровоз на подъем идет, вся бригада ему помогает. Тут и пар держим "на марке", и уголька не жалеем, даже и дышим с ним заодно. Потому что такое дело — дай на момент упасть давлению…