Фронт без тыла - [4]

И снова тишина, снова лихорадочно скачут мысли. И еще подступило ощущение того, что еще минута — и всех нас начнут подозревать в трусости. И пусть никто еще не сказал и слова, пусть никто еще не отказывался и не соглашался, мне показалось вдруг, что, если о трусости пойдет речь, самым главным виновником стану почему-то я. Сижу вот как пень и молчу…

«Хоть бы знать, куда, — думал я. — Знать бы, что нужно в этом тылу проклятом делать, так, может, легче бы стало…»

И вдруг осипшим голосом и для самого себя совершенно неожиданно я сказал:

— Можно мне? Я согласен…

Сказал и сразу почувствовал удивительное облегчение и спокойствие. А через несколько минут в списке было уже десять фамилий. Меня командир назначил старшим.

* * *

Рано утром я повел своих людей в штаб дивизии народного ополчения, который размещался в здании Кораблестроительного института. Небольшими группами прибывали туда добровольцы и из других подразделений.

Построение. Короткая речь командира дивизии. Закончил он ее сообщением:

— Все прибывшие сюда группы добровольцев объединяются в батальон Октябрьского района. Он войдет в состав формируемого сейчас 6-го истребительного партизанского полка. Командиром батальона назначен товарищ Афанасьев, комиссаром — товарищ Митрофанов.

До сих пор не знаю, почему выбор пал именно на меня. Думаю, что такой же неожиданностью было назначение и для нашего комиссара. Впрочем, размышлять об этом тогда не было времени: тут же приказали занять машины, стоявшие неподалеку в полной готовности, и назвали пункт назначения: средняя школа на улице Профессора Попова в Петроградском районе.

Здесь комплектовался полк, командиром которого был назначен Н. П. Петров, комиссаром — Я. А. Рывман, а помощником командира — пограничник старший лейтенант В. Б. Савченко.

Первый приказ, который мы получили по прибытии, — сдать все документы. Ни партийных, ни комсомольских билетов, ни паспортов, ни пропусков — ничего этого у нас быть не должно. Кроме того, нас предупредили, что никто в батальоне, в том числе и мы, командиры, не имеет права делать какие бы то ни было записи: служебного или личного характера — неважно.

Приказ этот был понятен: готовимся идти в тыл врага. Но помню, что мне он принес массу трудностей — легкое ли дело знакомиться с подразделением в сто с лишним человек, не имея даже простого списка личного состава! А знакомиться надо, и как можно быстрее. Мы не знали тогда, сколько времени отведено нам на подготовку, не знали, к чему надо готовиться, но почему-то казалось, что в тыл врага нас отправят буквально вот-вот.

Я пытался отдать знакомству с людьми как можно больше времени. Все они были очень разные: совсем, казалось, мальчишки и почти старики, юноши и пожилые, студенты и рабочие, преподаватели и служащие, инженеры, научные работники, был даже один пожилой актер. И всех интересовало: когда в бой, где будем воевать, как? Меня это тоже интересовало, но, кроме общих фраз о действиях в тылу врага, цель которых — срыв планов гитлеровского командования, мы тогда ничего не слышали. Говорили, правда, что действовать мы будем в основном на коммуникациях…

Некоторое время спустя командиров и комиссаров вызвали в штаб войск армии народного ополчения. Здесь разговор пошел уже более подробный. Нам рассказали об основных требованиях, которые к нам предъявляются, схематично изложили характер боевых действий, которые предстоят полку. Но главное, о чем шла речь, — это о необходимости каждому из нас, каждому бойцу наших подразделений еще и еще раз обдумать принятое решение об уходе в тыл врага. Об этом говорили очень настойчиво, казалось даже, что нас специально вызвали сюда, чтобы разубедить. Множество раз повторили, что не может быть и речи о какой бы то ни было ответственности или осуждении за отказ идти за линию фронта — ни по партийной, ни по комсомольской, ни по служебной линии.

Нас обязали разъяснить все это в своих подразделениях. Помню, несколько человек из батальона действительно решили остаться. Однако и без предварительных разъяснений штаба я не стал бы их осуждать: двое, например, были в возрасте, им явно не хватало физических данных и здоровья.

Но вот важный момент: командный состав вызвали в Смольный. У входа нас встретил заведующий военным отделом горкома партии Верхоглаз, вместе с ним мы прошли в Шахматный зал, где в мирное время проходили совещания, заседало бюро обкома. Сейчас здесь уже находились командиры и комиссары тоже только что скомплектованного 5-го полка.

Мы все очень ждали Ворошилова: нам сказали, что именно он будет проводить совещание. Но оказалось, что Климент Ефремович задержался в одном из воинских подразделений и быть не сможет.

Прошло немного времени, и в зал вошли секретари обкома и горкома партии А. А. Жданов и А. А. Кузнецов, прибывший в Ленинград вместе с маршалом К. Е. Ворошиловым герой войны в Испании полковник X. Д. Мамсуров, несколько генералов, работники аппарата обкома.

Андрея Александровича Жданова до этого дня я никогда не видел так близко. Может быть, поэтому запомнил его очень хорошо. Лицо его было бледным, усталым, немного отекшим. Под глазами мешки, желтизна. И голос хриплый, усталый. Он часто и мелко дышал, видимо страдал астмой. И все же по ходу выступления он совершенно преобразился — чем больше говорил о положении на фронте, тем тверже и громче становился его голос, а движения — энергичнее.