Фридрих Великий - [157]
Возможно, это единственный случай, когда Фридрих на войне полностью утратил самообладание. Не все пропало, но потери были страшными. На следующий день Фридрих вернулся на восточный берег. Уцелели около 18 000 солдат, которых можно было свести в организованные части. Он потерял 19 000 человек — 6000 убитыми — вместе со 172 пушками и 28 нарами знамен. Среди погибших — три генерала и много офицеров, в том числе выдающийся поэт, командир батальона, Эвальд Христиан фон Клейст, чьи лирические стихи, посвященные красотам природы, были опубликованы тремя годами раньше. Кунерсдорф стал катастрофой, причины которой крылись в тактических просчетах. У Фридриха не было падежной кавалерийской разведки, и он ошибался относительно значимости рельефа местности. Эти обстоятельства вкупе с его обычной уверенностью, что противник надет после его первых мощных ударов, привели к поражению. У русских же после потери Муль-Берге открылось второе дыхание.
16 августа, через четыре дня после сражения, Фридрих, несмотря на депрессию, вновь вернулся к командованию войсками. В тот день он написал Финкенштейну, что, если русские переправятся через Одер и начнут наступать на Берлин, «мы будем драться с ними — скорее ради того, чтобы умереть под степами города, чем в надежде их одолеть». В тот же день Салтыков и главные силы русских действительно переправились на западный берег: Лаудон с австрийцами закончил переправу днем раньше. Теперь противник концентрировал крупные силы в пятидесяти милях от Берлина.
Фридриху удалось собрать около 33 000 человек, включая легко раненных, но способных держать оружие в руках, и двинуться к Фюрстенвальде-на-Шпрее, расположенному в двадцати милях к востоку от столицы. Некоторые пруссаки плохо действовали во время сражения и побросали оружие. Фридрих приказал дать по двадцать палок каждому из таких солдат — в тех обстоятельствах сравнительно легкое наказание. Даун, как стало известно королю, шел маршем на север из Саксонии с остальной частью австрийской армии. Он подсчитал, что имеет дело не менее чем с 90-тысячной армией неприятеля, в то время как его собственные войска разбиты. Единственным проблеском в стратегической ситуации — слишком маленьким и мало что значившим для Бранденбурга — было известие, что Фердинанд Брауншвейгский с англо-ганноверскими войсками 1 августа разгромил французов под Минденом. Это известие Фридрих получил 4 августа. Тем временем Салтыков, Лаудон и Даун наступали на Берлин с востока и юга. Ввиду успехов Фердинанда французы не могли их поддержать наступлением с запада. Но едва ли им это было нужно.
Тем не менее противники Фридриха потеряли почти 20 000 человек. Людвиг Эрнст Кенер, состоявший при Эйхеле кабинет-секретарем, 21 августа писал из Фюрстенвальде, что ситуация не казалась абсолютно отчаянной. И тут произошло то, что сам Фридрих назвал чудом дома Бранденбургов.
Враги Фридриха каким-то необъяснимым образом оказались не способны развить победу. Вместо того чтобы воспользоваться успехом и занять Берлин, Бранденбург или какой-либо другой город, австрийцы и русские повели себя пассивно, а затем начали отходить. В сентябре неприятель отступил на всех фронтах.
Помимо божественного промысла, были тому и другие причины. Кунерсдорф обошелся противнику не менее дорого, чем пруссакам. Разногласия союзников по поводу приоритетных задач, разлад, на который рассчитывал Фридрих, начали проявляться. Дауна волновали линии коммуникаций с южного направления и присутствие принца Генриха в Саксонии и Южной Силезии; а он, узнав о катастрофе под Кунерсдорфом, немедленно пошел на север, к Сагану, с базы в Шмоттсейффене, чтобы угрожать этим коммуникациям. Салтыков по австро-русскому соглашению также в определенной степени зависел от южных коммуникаций и разделял озабоченность Дауна. Он не хотел заходить слишком далеко на запад от Одера и вскоре отошел к Висле, откуда начал наступление. Неминуемый кризис, казалось, миновал, когда Даун пошел на юг, чтобы вести операции против Генриха в Саксонии.
Генрих и Фридрих были довольны, что удалось отвлечь внимание Дауна на южное направление. Следующие несколько недель принц выделывал своего рода балетные на перед австрийцами, что было характерным для военных действий в восемнадцатом веке. Войска Генриха не принимали участия в битве под Кунерсдорфом, а его оценки и решения оставались непогрешимыми. Фридрих почти каждый день писал ему, координируя движения, обмениваясь мыслями относительно непосредственных возможностей, обсуждая, каким образом можно поставить Дауна в наиболее неудобное положение и как лучше прерывать коммуникации между Дауном и русскими. С отступлением Салтыкова это стало ненужным. Постепенно восстанавливалась уверенность Фридриха в себе. Он никогда не унывал, но его жизнерадостность подверглась жестокому испытанию после Кунерсдорфа. Фридриху не доводилось испытывать такого ощущения непоправимой катастрофы, стоять буквально на грани самоубийства. Но уже в конце августа и но прошествии сентября в его письмах вновь зазвучали ноты восстановившейся душевной бодрости. «Неудивительно, — писал он Генриху 1 октября, — слышать, что русские перешли Одер, но что с ними ушел Лаудон! Они пойдут в Польшу, а Лаудон в Верхнюю Силезию, целясь на Троппау и Ягерндорф. Пока не могу сказать, что буду делать…» Фридрих вновь брал ситуацию под контроль. Когда он писал Финкенштейну о трудностях в наборе войск для противодействия шведам, то просто добавил: «Но я сделаю все, что в моих силах!» Фридрих снова был спокоен. Он заметил де Катту, что на войне не стоит ни слишком надеяться, ни слишком отчаиваться: «Немного твердости и удачи, и все будет восстановлено!»
