Фридрих Великий - [144]

27 апреля Фридрих расположил свой штаб в Нойштадте, возле Нейссе. В Нейссе он выступил перед встречающими его служителями церкви. Он не верил им и не скрывал этого. Король сказал, что знает об их склонности к соглядатайству — постыдное дело! «Берегитесь! — заявил он. — Если я заподозрю измену, то повешу вас на одной из башен этого города!» Фридрих не слыл жестоким, но когда он говорил такие вещи, видимо, никто не сомневался в его словах. Однако многие отмечали его явное сожаление в связи со страданиями людей во время войны. «Нужно быть настоящим варваром, — замечал он в то время, — чтобы тревожить без причины несчастных, которые не имеют ничего общего с нашими славными ссорами!» Когда король встретил крестьянина, у которого vivandiere[231] отняла лошадь — несомненно, его самое драгоценное имущество, — он подозвал капрала и приказал всыпать женщине двадцать ударов тростью.

Фридрих подошел к Оломоуцу 29 апреля. Обосновавшись в Шмиршице, в восьми милях к юго-западу от города, он разместил войска так, чтобы они прикрывали южное и восточное направления, в то время как Кейт держал север и северо-запад. Обоз, включавший тяжелую осадную артиллерию, двигался на соединение с ними под руководством де ла Мотт Фуке и прибыл на место 20 мая. Оломоуц блокирован, вся трудоемкая подготовка к осадным мероприятиям, принятым в восемнадцатом веке, была завершена к концу месяца.

С самого начала осадные работы пошли неважно — медленно и плохо. Инженеру армии, генералу де Бальби, достались основная критика Фридриха и его неудовольствия ходом работ и действиями инженеров. Однажды король отчитывал несчастного Бальби почти целый час, и многие, включая Кейта, считали, что Фридрих к нему несправедлив. Для ведения работ не хватало оборудования и людей. Осадные работы требовали больших затрат труда: было необходимо копать траншеи до того места, где можно приступать к рытью параллелей, а затем опять вести траншеи до того, как они будут наконец подведены к штурмовым позициям. Кроме этого, они включали обустройство защищенных позиций для артиллерии. Не все недостатки и задержки происходили по вине Бальби — в конце концов, он прекрасно справился с работой под Швейдницем. Первые параллели были отрыты 27 мая.

Прошел июнь. Фридрих с возмущением писал Кейту о неумелости офицеров осадной артиллерии. Появилась необходимость в срочной доставке пополнений и припасов для войск. Был организован огромный конвой — 3000 фургонов, двинувшийся с севера в направлении прусских позиций. Конвой неизбежно становился лакомой приманкой для противника, если у него сохранилась хоть какая-то способность к самостоятельным действиям. Австрийцы собрали значительные силы для атаки конвоя и напали на него 30 июня из засады между Домштадтлем и Альтлебе, лежащими на пути из Оломоуца в Троппау. Караван был полностью разгромлен австрийской кавалерией. Цитен, ранее подошедший из района Ландшюта, провел неудачную контратаку, а потом австрийская кавалерия под командованием генерала Лаудона с запада с заметным успехом контратаковала пруссаков. Их войска были отбиты со значительными потерями, которые составили 2300 человек. Прорвалось всего 100 фургонов.

Лаудону, сыгравшему решающую роль в этой операции, предстояло длительное время оставаться для Фридриха соринкой в глазу. Гидеон Лаудон был еще одним из европейских солдат удачи, чьи корни происходили из Шотландии. Семья из Эйшира обосновалась в Ливонии в четырнадцатом столетии. Он был на четыре года моложе Фридриха; его отец — генерал-лейтенант на шведской службе, а сам он обучался военному делу в России. Стремясь к производству в офицеры, в 1743 году Лаудон отправился в Германию, когда Первая Силезская война только что закончилась Бреславским миром. Двадцатишестилетний Лаудон сразу же поехал в Берлин, где ему удалось попасть на аудиенцию к королю Пруссии. Фридрих отказал ему: «Я не в силах дать по эскадрону каждому приехавшему в Берлин иностранцу!» Поэтому весной 1744 года Лаудон отправился в Вену, был принят Марией Терезией и получил капитанский чин в австрийской армии.

Лаудон сражался с французами в Эльзасе и к 1753 году получил чин подполковника, а вскоре стал генералом. К тому же он старательно изучал недавние кампании Фридриха, а также ход его военных реформ. Он во многом был противоположностью своему начальнику, Дауну: дерзкий там, где Даун бывал осторожным, быстрый там, где Дауна можно было обвинить в бездействии. Несколько позже, в мирное время, Лаудон встретился с Фридрихом на банкете, на котором ему было отведено скромное место. «Подойдите сюда, фельдмаршал Лаудон, — обратился к нему король Пруссии. — Я предпочел бы иметь вас рядом с собой, а не против себя!»

До Фридриха известие о разгроме большого конвоя дошло 1 июля, и он принял его спокойно. Самоанализ и утрата уверенности в себе могут стать бичом для любого человека, когда годы берут свое, такое происходило и с Фридрихом. «Я более не знаю своей судьбы, — говорил он Маришалю в 1758 году. — Откуда я? Где я? Куда иду?» Но король Пруссии умел пережить крушение надежд. «Школа неудачи — хорошая школа», — замечал Фридрих, но в той конкретной ситуации он понимал, что проиграл. Он должен отказаться от своего плана. Осада Оломоуца будет долгим делом, возможно, невыполнимым; и казалось, было все труднее сохранять кольцо блокады. Австрийцы, двигаясь через Клейновиц и Добравиллиц, вплотную приблизились к осаждающим войскам, а на юге практически вошли с ними в контакт. Фридрих был вынужден признать, что подвоз припасов для осаждающих прерван, блокада прорвана и осаду нужно снимать. У него была надежда спровоцировать Дауна на решающее сражение, которое пруссаки могли выиграть, но Даун на это не пошел. «Я утратил преимущества, которые выиграл прошлой осенью и зимой», — сказал Фридрих, и это было горькой правдой. Он должен оставить Моравию.