Фридрих Ницше - [108]

31 марта он снова пишет, но это уже письмо погибшего человека:

«Меня день и ночь нестерпимо мучит долг, который возложен на меня (mir gestellt ist); меня мучат также условия моей жизни, которые абсолютно не соответствуют осуществлению этого долга; очевидно, в этом обстоятельстве надо искать причину моей тоски. Мое здоровье осталось сравнительно хорошим, благодаря исключительно прекрасной зиме, хорошему питанию и продолжительным прогулкам. Все здорово, кроме моей бедной души. Кроме того, я не скрою, что зима для меня была богата духовными завоеваниями для моего великого произведения. Значит, ум мой не болен, все здорово, кроме моей бедной души…»

На другой день Ницше уехал из Ниццы. Прежде чем подняться в Энгадин, он хотел попробовать пожить в Турине, сухой воздух и просторные улицы которого ему очень хвалили. Путешествие его было неблагополучно: он потерял багаж, раздражался, ссорился с чиновниками и два дня пролежал больным в Sampierdarena около Генуи; в Генуе он остановился на три дня и отдыхал там, весь окутанный счастливыми воспоминаниями. «Я благодарю мою судьбу, — пишет он Гасту, — что она привела меня в этот город, где возвышается воля, и где нельзя сделать ничего низкого. Я никогда не испытывал большего чувства благодарности, как во время моего паломничества в Геную…» В субботу 6 апреля он приехал в Турин, разбитый усталостью. «Я не могу больше путешествовать один, — пишет он Гасту в том же письме. — Это слишком волнует меня, и все на меня действует нелепейшим образом».

III На пути к мраку

Мы должны на время приостановить наш рассказ и предупредить читателя: мысль Ницше, историю которой мы старались до сих пор найти, не имеет больше никакой истории; разбивает Ницше не болезнь духа, а болезнь тела. Иногда говорят, что Ницше уже давно был душевнобольным. Может быть, но точный диагноз поставить невозможно; во всяком случае воля и способность рассуждать не были поражены, он мог еще сдерживаться и умерять себя. Весной 1888 г. эта способность у него пропадает; сознание его еще не затемнено, он не пишет ни одного слова, которое не проникало бы вглубь и не рассекало бы какой-нибудь вопрос; ясность его ума была поразительна, но чрезвычайно гибельна; вся сила его направлена только на разрушение. Когда наблюдаешь последние месяцы этой жизни, кажется, что присутствуешь при работе военного снаряда, которым не может управлять никакая человеческая рука.

Ницше прекращает все моральные изыскания, которые до тех пор поддерживали, обогащали и возвышали его произведения. Вспомним содержание его письма к Петеру Гасту, написанного в феврале 1888 г. «Я нахожусь в состоянии хронической раздражительности, над которой в лучшие моменты я беру род реванша, вовсе не самый лучший — все это имеет вид чрезмерной жестокости…» Эти слова освещают содержание его трех ближайших сочинений: «Дело Вагнера», «Гибель идолов», «Антихрист».

Мы в кратких чертах изложим содержание этих дней, когда Ницше перестал быть самим собой.

* * *

Около седьмого апреля Ницше получил в Турине неожиданное письмо от Брандеса, в котором тот писал ему о своем намерении посвятить философскому учению Ницше несколько лекций. «Меня возмущает, что никто вас здесь не знает, и я хочу сразу заставить людей познакомиться с вами…» «Право, для меня совершенно неожиданно, — отвечал ему Ницше, — что у вас хватает храбрости публично говорить о безвестности. Вы, может быть, воображаете, что на моей родине меня знают? Меня принимают там за нечто странное и нелепое, которое нет никакой надобности принимать всерьез». «Длинный ряд препятствий, — пишет он в конце письма, — понемногу убили во мне гордость. Философ ли я? Не все ли равно!»

Это письмо должно было быть для него поводом к великой радости, и если бы его можно было спасти, то, может быть, и его спасением. Без сомнения, он ощущал какое-то счастливое настроение, но мы с трудом замечаем его признаки. Было уже слишком поздно, и Ницше идет по тому пути, куда влечет его судьба.

В течение этих дней, полных усталости и напряжения, он прочел последнюю и очень для него важную книгу.

Желая познакомиться с примером иерархических обществ, на восстановление которых он надеялся, Ницше достал перевод законов Ману; он прочел их, и ожидания его оправдались. Этот кодекс является основанием народов и определяет порядок четырех каст; этот прекрасный, простой, человеческий даже в своей строгости, язык, это постоянное благородство, наконец, это впечатление спокойной уверенности и мягкости, которыми проникнута вся книга, восхитили его. Прочтем правила ее первых страниц:

«Прежде чем делать отсечение пуповины, рождению ребенка мужского пола должна предшествовать церемония: ему должны дать смесь очищенного меда и масла с золотой ложки и читать при этом молитву.

Отец должен выполнить церемонию наречения на десятый или двенадцатый день после рождения, или в следующее полнолуние, в благоприятный для этого момент, под звездой, обладающей хорошим влиянием.

Пусть имя Bramahne, в силу тех двух имен, из которых оно состоит, должно означать благоволение, имя Kchatrya — власть, имя Vaïsya — богатство, имя Soudra — подлость.