Фридрих и змеиное счастье - [2]

— А ты чего вместе со всем народом на руках не стоишь? — к Фридриху подсел сам староста группы, вчера назначенный на эту должность высшим руководством.

— А ты чего?

— А я и так уже староста. Как думаешь, кого раньше трахнут, Лену или Олю?

Фридриху стало совсем неуютно, что ничуть не огорчило старшего товарища:

— Конечно, Олю, — объяснил он. — Потому что она тихоня. Вот, где она? Ты ее видишь? И я не вижу. Может быть, ее уже трахают, а она об этом и не догадывается. Знаешь, где я служил?

По старосте было заметно, что отслужить он успел.

— Отслужил я ратником при монастыре Святого угодника Стефана в Нижнем Египте, охранял фрагмент траверзы внутреннего киля Ковчега Завета. Слыхал про такой?

— Я в килях и траверзах ничего не понимаю.

— И я в них ничего не понимаю, иначе бы подался в политехнический, а не в гуманитарии попер, стыдно в мошаве сказать, спрашивают, кем же ты будешь, а я, что ответить не знаю, ведь не объяснишь же, что филологом — засмеют. А то и заплюют. Народ, знаешь, какой. Люто социал демократов ненавидит. Но власти социал- демократической предан, потому что она, он и есть.

В общем, не поймешь, кого бить будут, когда время придет, но филологов точно всех вырежут, сильно на них народ осерчал. А инженеров, может, кого и оставят. Однако его преподобие отец Калистрат, младший хранитель траверзы внутреннего киля, человек строгий и незлобивый, большой любитель нильской сельди и один из крупнейших специалистов в области трансцендентальной археологии, благословил меня на филологическое служение и лично рекомендацию написал раввину-настоятелю. Значит, ничего о ратниках Траверзы Завета так-таки и не слыхал?

— Ничего, — признался Фридрих. — Может быть это военная тайна?

— Нет у меня от тебя никаких военных тайн. Ну, разве что парочка. Ну, что, по сто грамм шнапса? Рейхсминистерского? Или песаховки? Наркомовской?

До сих пор Фридриху не доводилось пить ничего крепче шабатней настойки, но вот, время пришло подняться на новую ступень познания бытия, и он сумел оценить метафизический смысл происходящего. В такие мгновения непостижимым образом решается судьба, если не на всю оставшуюся жизнь, то, по крайней мере, до следующего такого мгновения. Не хотелось Фридриху начинать свою взрослую жизнь со шнапса. Видимо, гены запротестовали. Все-таки, он был русский еврей, а не какой-нибудь иностранный.

— Мне бы водки, — твердо заявил он.

— Хозяин — барин, — развел руками староста. — Но смотри, шнапс, в отличие от водки, в этой стране всегда настоящий. А водка — что водка? Никогда не знаешь, а настоящая ли она.

— Это и есть настоящая водка, — уверенно произнес Фридрих.

— Тоже правильно, — согласился староста. — И откуда только знаешь. И поэтому закусывать будем  продуктом повышенной кошерности, попросту говоря  — трефным, чтоб не отравиться.

Он принялся доставать из рюкзака баночки из разряда тех, что не дай Бог не по праздникам в качестве чего-то ни в малейшей степени не стоящего гастрономического внимания приносила домой мама Фридриха.

  — А где, в самом деле, Оля? — после того, как были приняты первые в жизни двести грамм галутного национального напитка, делая некоторые усилия, чтобы как ни в чем не бывало владеть своим речевым аппаратом, поинтересовался Фридрих и тут же добавил. — Да, я жид. А что ты против жидов имеешь?

Староста примирительно высказался насчет того, что есть, мол, жиды, а есть евреи, но потушить вспыхнувший пожар словами было уже невозможно. Фридрих всерьез вышел из-под контроля и прямиком направился в гущу событий, где как раз начались танцы, в которых только Лена не принимала участия.

Она оставалась все еще благодарной, но уже весьма встревоженной зрительницей, в то время как юноши, сбросив рубахи, упоенно, каждый на свой лад, исполняли перед ней что-то вроде танца живота. Кое-кто уже успел снять брюки и отплясывал, оставаясь только в трусах. Фридрих решительно подсел к Лене, привлек ее к себе и, не встретив малейшего сопротивления, поцеловал. Покончив с поцелуем, он в наступившем затишье, в котором ничего, кроме стука колес, не осталось, спросил проникновенно:

— Ты тоже считаешь, что северо-американский глобализм стремится навязать всему миру свою волю?

— Нашел дуру! — крайне удивилась девушка. — Материализм, эмпириокритицизм, абстрактный сионизм, да я даже слов таких не знаю.

Однако юношей слова Фридриха явно зацепили. Забыв о Лене, они почти мгновенно привели себя в относительный порядок, то есть оделись, застегнулись на все змейки-пуговицы-крючочки, а некоторые даже успели умыться и причесаться.

В следующие пару часов на импровизированном форуме в различных вариациях успели прозвучать такие основные мнения: американцы прежде всего за самих себя и сдадут Израиль при первом удобном случае. Ленин был еврей, а Троцкий православный. Иисус из Назарета никогда в Назарете не был. До Армагедона всегда рукой подать. Друзей бояться в фейсбук не ходить.

— Нам еще всем будет стыдно перед ортодоксальными раввинами! — успев перед этим уже дважды заснуть, в очередной раз проснулся Фридрих. — А вот им перед нами точно никогда стыдно не будет. И в этом, возможно, главное несчастье нашего народа.