Фридрих Барбаросса - [9]
Фридрих II Швабский Одноглазый>[51] продолжал политику своего отца. Определяющими компонентами ее были тесное сотрудничество с его дядей из Салического дома, императором Генрихом V, и усилия по достижению компромисса с Вельфами и Церингенами в рамках территориально-политических принципов его правления. Прежде всего он сыграл важную роль в жизни Империи во время второго итальянского похода Генриха (1116 год), когда император оставил его одним из регентов вместе с пфальцграфом Лотарингским, Готфридом фон Кальвом>[52]. Как раз к этим годам относится известное изречение Оттона Фрейзингенского о Штауфене, который «на хвосте своей лошади всегда везет замок»>[53]. Оно отражает энергичную территориальную политику герцога, главным пунктом которой вновь стало строительство замков. При этом он проявил себя как политик, который опирался не только на традиционные способы распространения своего господства, но и, с очевидностью, готов был принимать во внимание новые возможности, предоставляемые временем, — прежде всего способствуя развитию раннегородских форм поселения и их хозяйственной жизни. Примером может служить начало городской истории североэльзасского Хагенау. Его становление хотя и находит документальное подтверждение лишь в дипломе Барбароссы 1164 года, не во всех подробностях поддается реконструкции, и, прежде всего, трудно прояснить вопрос, какие мероприятия были осуществлены здесь Фридрихом II. Тем не менее имеются указания, что уже отец первого императора из дома Штауфенов предпринял инициативы в направлении раннегородского развития этого поселения>[54]. При этом непременно нужно иметь в виду возможность влияния примера Церингенов, поскольку в непосредственной близости имелся достойный подражания образец развития Фрайбурга в Брейсгау. Сюда же относится и высказывание современника о сущности и характере герцога, которое, как кажется, говорит нам об определенной открытости характера Штауфена в широком смысле. Герхох Райхерсбергский приводит в своем комментарии к Псалмам>[55] анекдот о Фридрихе II Швабском, показывающий его склонность к разоблачению чужих промахов и даже тайных грехов, что можно понять как обвинение в дурном характере. Если, однако, это означает, что Штауфен был «человеком, склонным к придворной жизни, к мирским радостям, чтобы не сказать к ничтожным удовольствиям», то, кажется, мы имеем здесь ценное указание на то, что этот Штауфен, искушенный и ловкий в своих действиях человек, умел блюсти свою выгоду. Об этом же свидетельствует и то обстоятельство, что при приобретении двух замков во внутренней Швабии герцог не постеснялся отдать в качестве платы за них дорогой византийский реликварий в виде креста — фамильную драгоценность его первой жены Юдифи из дома Вельфов. Хотя именно этот крест как знак защиты и спасения он прежде брал с собой на поля сражений, он, не задумываясь, воспользовался им для достижения целей своей владельческой политики. Здесь Фридрих II вновь демонстрирует себя как человек взвешенных и рациональных поступков — еще одно подтверждение краткой, но в высшей степени точной характеристики, данной ему его сводным братом Оттоном Фрейзингенским: «в борьбе мужественен, а в делах изобретателен»>[56].
Поручение герцогу Штауфену своего рода центральной роли в имперской политике, без сомнения, имело со стороны императора твердое основание в том доверии, которое с давних пор существовало между Салическим домом и домом Штауфенов. Этот шваб, как и его брат Конрад, возведенный в целях борьбы с оппозицией епископа Эрлунга Вюрцбургского в достоинство герцога Франконии, доверие оправдывали. Однако нельзя исключать, что государь мог быть не во всем согласен с тем, что предпринималось братьями Штауфенами. С другой стороны, есть указания на то, что Штауфены не во всем действовали в соответствии с церковной политикой Салического дома. С полным правом Одило Энгельс, обратив внимание на передачу Лорха, фамильного монастыря Штауфенов, под юрисдикцию папы (1102 год), расценил эту акцию как указание на то, что «внутренняя поддержка дела Салиев имела определенные границы»>[57].
И действительно, нельзя не отметить определенного отчуждения между швабским герцогом и его дядей-императором, начиная примерно с 1120 года. Отчуждение это было порождено, с одной стороны, неизбежностью политики Салического дома, нацеленной на окончательное урегулирование церковного вопроса — с ее вынужденными компромиссами, с другой же стороны, растущим могуществом Штауфенов. Примирение Генриха V с епископом Вюрцбургским и, впоследствии, вопрос о замещении этой кафедры привели к заметному охлаждению, хотя до формального разрыва было еще далеко. Примерно в то время, когда впервые упоминается звучный титул Фридриха «герцог Эльзаса»>[58] (несомненно, отразивший его положение на левом берегу Рейна, достигнутое с большими усилиями, прежде всего в период его регентства в 1116 году), он женился на дочери герцога Баварского Генриха Черного из дома Вельфов, Юдифи. В этом брачном союзе нашел отражение достигнутый в Швабии с начала XII века внутренний баланс сил. Таким образом — в том числе и благодаря браку Бертольда III Церингена (умер в 1112 году) с Софией из дома Вельфов
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.