Фридолин, нахальный барсучок - [2]

Но что было, когда они очутились совсем наверху, где ярко светило солнце. То вытаращат глаза, то снова зажмурят — с непривычки ведь больно смотреть на свет. Потихоньку-полегоньку стали они моргать, а потом уже и осматриваться. И тут сразу же посыпались вопросы.

— Мама, а что это такое жёлтое? И мягкое? И тёплое? — спрашивали они про чистый, приятный песок, который матушка Фридезинхен выбросила из норы, когда её копала.

— Мама, а что это такое длинное, коричневое и к зубам прилипает? — спрашивали барсучата, грызя смолистый корешок.

— Мама, это маленький барсук, что так смешно кричит? — спрашивали они, показывая на птичку, попискивавшую в ветвях.

— Мама, а почему мне так тепло, будто я у твоего живота лежу? — спрашивали они о ласковом солнышке, пригревавшем им шкурку.

Тысяча вопросов сыпалась на матушку Фридезинхен, и она, чтобы как-то утихомирить детей, повела их вниз, к озеру, — учить воду пить. Вот была потеха! Берег-то крутой: кто через голову кувыркается, кто бочком покатится, кто просто споткнётся. Но тут случилась и первая беда в барсучьей семье. Фрида так разогналась, что бултых прямо в воду: она ведь не знала, что это такое блестит и сверкает внизу, ну и остановиться не сумела, конечно. А у самого берега, в мелководье, как раз щука на солнышке грелась; она хвать Фриду своими зубами и утащила в глубину и там с аппетитом пообедала.

Сперва-то Фридезинхен очень испугалась, как услышала, что дочь в воду шлёпнулась и тут же с глаз исчезла. А потом стала бегать вокруг трёх оставшихся барсучат и считать: «Раз, два — много!» Оказывается, всё сходилось. И раньше у неё было «много» детей, и теперь их было «много». Стало быть, всё в порядке. Очень, оказывается, удобно, когда только до двух считать умеешь!

Попили барсуки воды и давай взбираться вверх, к норе. Это было потрудней, чем вниз катиться. Фридезинхен пришлось поработать своим длинным носом: кого подтолкнёт, кого и перевернёт. Но в конце концов они всё же добрались до мягкого песочка перед входом в нору, до корыта, как это называется. И так они устали и запыхались, что мама разрешила им полежать отдохнуть. Кто спинку греет на солнышке, кто брюшко, а Фридезинхен принялась искать у них в шубках насекомых — и зубами, и когтями. Малыши были просто счастливы и ни о чём маму уже не спрашивали. Да и то сказать: весь мир вокруг, родная нора под могучим буком, поросший мхом каменистый откос, сверкающее на солнышке озеро с тихо шуршащим камышовым поясом по берегу — всё ведь было таким, как оно было, чего же тут ещё спрашивать?

Небольшие эти прогулки матушка Фридезинхен стала совершать с детьми почти каждый день, лишь бы солнце светило да не было поблизости злых недругов. А барсучата тем временем учились пользоваться своими лапами. Уже без помощи мамы они быстро взбирались на откос и спускались с него; быстро, конечно, только для барсуков: ведь даже самый шустрый барсук бегает не быстрей, чем человек идёт размеренным шагом. И ещё они очень любили играть перед норой в корыте, а матушка Фридезинхен ласково поглядывала на них, но сама всегда была настороже — не ровен час, забредёт сюда собака, человек или злая лиса!

Малыши же то один другого толкнёт и опрокинет, то мёртвыми притворятся — припадут к земле, положат рыльце между передними лапами, крепко зажмурят глаза и думают, что никто их не видит. Но самая любимая игра у барсуков — это закапываться. Тут и мама охотно принимала участие. И такая она была в этом мастерица, что не проходило и трёх, ну четырёх минут и нет её! Копала она сильными передними лапами, а задними откидывала землю. Зароется поглубже, и ничего не видно сверху — так, холмик маленький, а на самом деле там барсучиха Фридезинхен спряталась.

Дети с радостью учились у матери. Хорошо было после яркого, слепящего солнца зарываться, покуда не исчезнет и последний отблеск дневного света, не затихнет и последний звук… Перестанет Фридолин копать и слышит уже только стук своего маленького сердца. Больше всего ему нравилось оставаться наедине с собой глубоко-глубоко, где кругом одна таинственная темень. В этом Фридолин был настоящим барсуком: среди животных барсуки больше всех любят одиночество, больше всех сторонятся и людей и себе подобных. Только в детстве барсук живёт с родными, а как только подрастёт, всегда хочет быть один.

Вот зароется маленький Фридолин в землю, наткнётся там в глубине на каменную глыбу, подкопает её и роет свой ход по другую сторону, где уже ничего не слышит и не чует из того другого мира, и вокруг только тихая, чуть шуршащая бархатная темнота! Лежит Фридолин на брюшке, дышит спокойно и совсем забыл, что есть у него где-то мама Фридезинхен, и сестра Фридерика, и брат Фридрих. Потом перевернётся на спину, подтянет задние лапы к животу, спрячет рыльце между передними и несколько мгновений спустя уже крепко спит.

И это ещё одно особое свойство барсуков — засыпать в любую минуту и спать бесконечно долго. Помимо еды, сон — их любимейшее занятие, если сон вообще можно назвать занятием. Барсуки ужасно ленивы и, как только выйдут из детского возраста, лапой не пошевелят, если это не вызвано крайней необходимостью; бывает, что и за кормом не пойдут, а сочтут за лучшее поспать подольше. С Фридолином часто случалось, что он засыпал в своей игрушечной норе, а мама и сестра с братом напрасно его дожидались. Потом выползал наверх, а на землю давно уже спустилась ночь, и все его родные крепко спят в мягком, выстланном мхом гнёздышке. Мать ворчит, когда он устраивается у неё под бочком: «Ишь бродяжка» или: «Шатается по ночам!» Впрочем, на более строгий выговор Фридезинхен и не способна: уж очень ей самой хочется спать да и Фридолин слишком устал, чтобы выслушивать её. Не проходит и минуты, как вся барсучья семья уже опять крепко спит.