Фрейя Семи Островов - [7]

Контраст бросился мне в глаза внезапно, когда мы отошли от обеденного стола и стояли на освещённой веранде. Он преследовал меня весь вечер, и я помню по сей день это впечатление чего-то забавного и в то же время зловещего.

III

Несколько недель спустя, вернувшись рано утром в Сингапур после путешествия на юг, я увидел бриг, стоящий на якоре во всём блеске и великолепии, словно его только что вынули из стеклянного ящика и бережно опустили на воду.

Он стоял в конце рейда, но я продвинулся вперёд и занял своё обычное место прямо против города. Не успели мы позавтракать, как мне доложили, что лодка капитана Эллена плывёт к нам.

Его нарядная гичка остановилась борт о борт с нами, в два прыжка он вбежал по парадному трапу и, пожав мне руку своими нервными пальцами, испытующе впился в меня глазами: он предполагал, что дорогой я заглянул на Семь Островов. Я полез в карман за аккуратно сложенной записочкой, которую он выхватил у меня из рук без всяких церемоний и удалился с ней на мостик, чтобы прочесть её в одиночестве.

Через некоторое время — довольно значительное — я последовал за ним наверх и застал его шагающим взад и вперёд: эмоции делали его беспокойным даже в момент самого глубокого раздумья.

Он с торжеством кивнул мне головой.

— Ну, дорогой мой, — сказал он, — теперь я буду считать дни.

Я понял, что он хотел сказать. Я знал, что молодые люди решили бежать из дому и обвенчаться без предварительных формальностей. Действительно, это было разумное решение. Старик Нельсон (или Нильсен) никогда не согласился бы мирно отдать Фрейю этому компрометирующему Джесперу. О небо! Что скажут голландские власти о таком браке! Это звучит курьёзно. Но в мире нет ничего более себялюбивого и упорного, чем робкий человек, дрожащий над своим «маленьким поместьем», как называл свой дом и участок извиняющимся тоном старик Нельсон. Сердце, охваченное этим своеобразным страхом, способно сопротивляться рассудку, чувствам и насмешке. Оно — кремень.

Несмотря на это, Джеспер хотел просить его согласия, а потом поступить по-своему; но Фрейя решила ничего не говорить на том основании, что «папа только доведёт себя до помешательства». Он и в самом деле мог заболеть, а тогда у неё не хватило бы духу его оставить. Вот вам здравый смысл женщины и прямота женских рассуждений. А затем — мисс Фрейя могла читать «бедного дорогого папу», подобно всякой женщине, читающей мужчину, как раскрытую книгу. Если дочь уже ушла, старик Нельсон не стал бы мучиться. Он поднял бы крик, и конца не было бы жалобам и сетованиям, но это уж другое дело. Он был бы избавлен от подлинной пытки колебания и не терзался бы противоречивыми чувствами. А так как он был слишком робок, чтобы бесноваться, то, по прошествии периода сетований, он посвятил бы себя «своему маленькому поместью» и поддерживанию добрых отношений с властями.

Время исцелило бы всё. Фрейя думала, что она может подождать, управляя пока своим собственным домом на великолепном бриге и человеком, который её любил.

Это была самая подходящая жизнь для неё, научившейся ходить не на суше, а на палубе корабля. Она была дитя корабля, морская дева, если такая когда-нибудь существовала. И, конечно, она любила Джеспера и доверяла ему; но к её радости примешивался и оттенок беспокойства. Очень красиво и романтично владеть, как своей, собственностью, прекрасно закаленным и верным мечом, но можно ли им будет отражать грубые палочные удары судьбы — это другой вопрос.

Она знала, что из них двух она была более… как бы это сказать… более полновесна — не ухмыляйтесь, я говорю не об их физическом весе. Она только слегка беспокоилась, когда он уезжал, и у неё был я, который, на правах испытанного наперсника, осмеливался частенько ей нашёптывать: «Чем раньше, тем лучше». Но у мисс Фрейи имелась особая жилка упрямства, и её основание для отсрочки было характерно: «Не раньше чем мне исполнится двадцать один год; тогда люди не сочтут меня недостаточно взрослой, чтобы отвечать за свои поступки».

Чувства Джеспера были до такой степени порабощены, что он даже ни разу не возражал против такого решения. Она была великолепна — во всём, что бы ни делала или ни говорила, и… на этом он ставил точку. Думаю, он был достаточно тонок, чтобы чувствовать себя даже польщённым — иногда. А в утешение у него имелся бриг, который, казалось, был пропитан душой Фрейи, так как всё, что бы он ни делал на борту, было освящено его любовью.

— Да. Скоро я начну считать дни, — повторил он. — Ещё одиннадцать месяцев. За это время мне придётся сделать три рейса.

— Смотрите, как бы не случилось беды, если вы будете слишком торопиться, — предостерёг его я. Но он с гордым видом, смеясь, отмахнулся от моего предостережения. — Вздор! Ничего, ничего не может случиться с бригом, — воскликнул он, словно пламя его сердца могло светить в тёмные ночи на неведомых морях, а образ Фрейи — служить непогрешимым маяком среди скрытых мелей; как будто ветры должны были охранять его будущее, а звёзды — сражаться за него на путях своих; словно магия его страсти имела власть управлять судном на капле росы или провести его сквозь игольное ушко только потому, что этому бригу выпал великолепный жребий служить любви, — любви, исполненной великой прелести, любви, способной сделать все пути земные надёжными, лёгкими и лучезарными.