Фрейлина Её величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой - [30]
Вчера получилось письмо. Автор неизвестен. Есть подозрение… Вот что пишут:
«Многоуважаемая Анна Александровна. Я Вас знаю и Вы меня тоже. Поэтому пишу Вам: знайте, что намечено в первую очередь две смерти — Распутина и Вас. Оба вы будете убраны для того чтобы ликвидировать вопрос династии. Если до сих пор Россия терпела сумасшедшую царицу, то терпеть ее вместе с развратным мужиком не станет. Пишет Вам человек, преданный престолу… И еще вот что. До меня дошли слухи, что Вы поминаете о монастыре… Если бы Вы ушли! Как бы это было хорошо и для Вас и для тех, кто «не мыслил убивать», а должен убить, чтобы спасти Россию. Подумайте обо всем, Анна Александровна».
Как странно. О своей мысли «уйти в монастырь» я полушутя, полусерьезно говорила в субботу, неделю тому назад. Были при этом, кроме Шуры[199] и Мумы[200] только Вера Николаевна (друг семьи и Пуришкевича)[201] Странно как все это… Так как вопрос идет не только обо мне, а о дорогом нам всем старце, то возникает вопрос, как быть. Если так, то это очень смело. Где же наша охрана?… Сказать Воейкову?[202] Есть один человек, который мог бы все более или менее прояснить — это Курлов[203]. Но ему я тоже не доверяю…
Если могли убить Столыпина свои, те самые, которых он вскормил, то какой охране можно доверять? Странно и жутко. И не за себя. Ведь я знаю, что дело не во мне. Я без старца — это пустой звук. Это ружье без заряда. Они ищут его голову. Голову старца. А через него — поразить Маму.
9 декабря — 12.
Вчера Александр Эрикович рассказал мне всю историю этой несчастной Шорниковой. Оказывается так. Она одна из так называемых раскаявшихся грешниц. Предложила сбои услуги по политическому сыску. Предала своих, свою партию, в которой работала. Это она по указанию властей (главным образом, очевидно, Столыпина) разыграла сказку про то, что члены Государственной Думы с.-д. (она, видно, сама раньше работала в этой партии) якобы подготовляли заговор, воззвание к войскам или что-то в этом роде. С этим документом в руках добилась того, к чему стремилась. «Кабинет» (?). Арестовали всю фракцию с.-д.-в, членов Думы, а Думу разогнали. Казалось бы, что после того, как работник оказал такую услугу правительству, оно (то-есть тот же министр) должен озаботиться о её судьбе. Правда, она рвань, гадина, но эту гадину использовали. Она сделала лучшее для нас дело. Надо ее, если не наградить, то хоть устроить. А о ней совсем позабыли. Кинули, как …[204], отправили в горячий момент куда-то — и позабыли. И тут началось самое интересное. В партии она под подозрением. Ее ищут. На нее …[205] Местная власть[206] от неё отмахивается, а ей есть нечего. Рваная, полуголодная, она мечется, пишет, напоминает… А они, голубчики, мирно делят лавры. Кончилось тем, что обо всем этом узнали союзники (С. М. А.)[207] и скандал вылился через край. При такой постановке[208] дела какое отношение может создаться между правительством и агентами сыска?
Конечно, всякий рвет себе кусок, пока можно. А после меня — хоть трава не расти!
Интереснее всего в этом то, что когда начинают разбираться, то виноватых нет. Власть валит вину с Ивана на Петра. Ну, и солидарность при этом замечательная. Чтобы обелить себе хоть кончик уха, готовы запутать три десятка своих соработников.
Солидарности им бы научиться у тех же революционеров, через которых они выслуживаются. Когда Александр Эрикович рассказывал мне о ней, то хотел обратить мое внимание на то, что такая Шорникова могла бы пригодиться для той дели, о которой я ему говорила. Я с этим его мнением не согласна. Я бы и вообще не сказала, что он умеет отыскивать людей. Нет, она не годится. Уж очень это все гадко!
1908. 5 августа.
От этих ищеек житья нет. Они не только стараются выслужиться перед Папой и Мамой, но, чтобы сковырнуть друг друга, ведут такие сплетни, создают заговоры, чтобы …[209] в ликвидации их. Проклятые! И никого они не пропустят, никого! А когда заврутся, то теряют нить. Этой скверной ищейке Герасимову[210] почему-то вздумалось поохотиться на старца. Врешь, поганый, тут ничего не получишь!
А было это так. У Герасимова своя свора (больше по …)[211]. Они не только человека, но и птицы на лету не пропустят. Конечно, тогда, когда это им выгодно.
Кто то донес Герасимову, что у меня бывает старец (их нюх наводит их только на революционеров: на них всего легче выехать).
Герасимов сделал, очевидно, страшные глаза — из зависти — ну и рассказал все Столыпину.
Тот, как большой, распорядился и все передал Папе[212].
Папа сказал Маме. Мама — мне. Старец уехал. А дальше? Дальше то, что Мама о нем уже много раз меня спрашивала. Тянется к нему душой. Говорит:
— За мной, за царицей, шпионят. И это называется охраной!
5 сентября.
Еще одна отличительная черта. При полной тишине этим ночным воронам делать нечего. Они тогда предполагают другое. Кинут свою ищейку в гущу революционеров. Тот раздует там кадило, а если это не помогает, то просто составят какой-нибудь заговор позабористей и начнут с ним носиться: вот мы, мол, какие спасители! Всех спасли, Папу и Маму! И если для наглядности надо «убрать» кого (хотя бы не своих), то и это разрешается. Я не знаю, как это называется и чем вызываются такие действия охранного отделения, но и это делается. Столыпин убит своими же
