Фрейд - [61]

Фрейд подбирает целый ряд фактов, свидетельствующих о силе "потребности повторения". Он описывает замечательный пример с маленьким мальчиком полуторагодовалого возраста - это его собственный внук Эрнест, который предавался игре появления и исчезновения катушки, привязанной за веревочку, что сопровождалось выразительными восклицаниями: "о-о-о-о", то есть "сильно", "далеко", - когда катушка исчезала, и "радостного "Да!" - вот", когда она вновь появлялась. Своим первым действием, пожалуй, самым важным, ребенок воспроизводил тяжелую ситуацию ухода матери, всегда травмирующего момента расставания. Клиническая практика, примеры больных, вынужденных непроизвольно и неизбежно повторять некоторые жесты, убедили Фрейда в частоте встречаемости и силе этого "вечного повторения одного и того же", заставили его предположить, "что в физической жизни существует непреодолимая тенденция к повторению, репродуцированию, тенденция, которая утверждает себя независимо от принципа удовольствия, становясь выше него".

Тенденция к повторению, выявленная таким образом, по всем своим характеристикам выступает в качестве инстинктивной активности. Какие связи можно установить между повторением и побуждением (мы используем здесь термин "инстинкт", как наиболее принятый при французском переводе)? Фрейд делает еще один рывок в своем умозрительном движении вперед, заявляя: "Можно полагать, что мы напали здесь на след еще мало известного или, по крайней мере, не сформулированного общего свойства инстинктов, а быть может, даже органической жизни в целом. Инстинкт является лишь выражением тенденции, присущей любому живому организму, которая заставляет его репродуцировать, вновь создавать предшествующее состояние...; это выражение... инертности органической жизни". Еще усилие, и Фрейд доводит свою гипотезу (это его собственное выражение) "до последней стадии", придя к выводам столь "глубоким", что их можно отнести к "мистическим", - против чего он защищается, утверждая, что "искал лишь позитивных результатов", - аргумент, научная слабость которого очевидна. Первая, фундаментальная, инстинктивная тенденция "элементарного живого существа" - сохраняться неизменным, но внешние факторы (эволюция земли, солнце и другие) нарушают эту основополагающую неизменность. Возникают сложные модификации, увеличиваются изменения и вариации, но они не затрагивают всерьез первичную тенденцию к неизменности, постоянству формы, "неорганичности". Если, как подчеркивает Фрейд, "все живое приходит к неорганическому состоянию, умирает вследствие внутренних причин, мы можем сказать: конец, к которому стремится всякая жизнь, есть смерть и, наоборот, неживое предшествует живому". Фрейд вновь повторяет: "Всякая инстинктивная жизнь стремится подвести живое существо к смерти". "Стражи жизни, которыми являются инстинкты, попросту - спутники смерти"...

Используя концепцию биолога Вейсмана, выделявшему сому (организм в целом, который смертей) и зародышевую плазму (бессмертные зародышевые клетки), а также свое мимолетное знакомство с "шопенгауэровской философией", "согласно которой смерть "естественный результат" и к тому же цель жизни, в то время как половой инстинкт является воплощением желания жить", Фрейд приближается к завершению своего "творения". Вместо ставшего уже несущественным противопоставления "голода и любви", то есть между "инстинктами своего Я и половыми инстинктами", он выдвигает новую, более широко проявленную и фундаментальную двойственность: инстинкты жизни против инстинктов смерти.

Чтобы придать больше психологической достоверности этим "инстинктам смерти" и влечению к смерти, Фрейд рассматривает специфические проявления психической деятельности - садизм с его стремлением обладать и затем разрушить предмет любви под воздействием удивительного слияния либидо и влечения к смерти, и особенно мазохизм, который Фрейд отныне квалифицирует как "первичный" ("положение, - замечает он, - которое, как я некогда полагал, я буду оспаривать"). Здесь мы наблюдаем, как деструктивное начало действует в первую очередь против своего Я, словно влечение к смерти хочет утвердиться внутри и немедленно, предвосхищая проявление либидо, воздействующего на субъект. И чтобы рассеять последние сомнения, Фрейд обращается к основному для него аргументу - принципу инертности. "Одной из главных причин, заставляющих нас поверить в существование инстинктов смерти", - пишет он, является "убеждение", что в психической жизни "доминирует тенденция к понижению уровня, к инвариантности, к ликвидации внутреннего напряжения, вызванного возбуждениями".

Перед тем, как подтвердить свое "убеждение", Фрейд пишет о "потоке новых количеств возбуждений", о "выравнивании химических напряжений". В своей аргументации, помимо использования физических терминов "понижение" и "инвариантность", он проводит параллель между "психической жизнью" и нервной деятельностью в целом, оперирует чаще, чем когда-либо, понятиями "нейрон" и "количество", как будто ему хочется максимально аккумулировать научность, прежде чем осуществить необычный отрыв от нее, прокладывая волнующий путь к мифу, который он подготавливает несколькими тактическими обращениями к высказываниям "поэтов". Едва написав слово "возбуждение", он вводит одним движением руки, вернее, движением разума и мысли, понятие принципа нирваны - термин, как это прекрасно знает Фрейд, пришедший из буддийской религии, имеющий мистическую окраску и к тому же окутанный аурой шопенгауэровской философии. Видимо, Фрейду - писателю и рационально-мистическому мыслителю - понадобилось понятие, способное оторвать влечение к смерти от слишком крепких связей с органической тканью, клетками, сменой количеств возбуждений и придать ему всю имеющуюся антропологическую широту, к которой он так стремился. Важно отметить, что Фрейд использует выражение "принцип нирваны" для определения влечения к смерти, о чем он ясно пишет в работе "Экономическая проблема мазохизма" в 1924 году: "Принцип нирваны определяет тенденцию влечения к смерти".