Фрейд - [45]

Этот процесс может длиться бесконечно. Особенно интересно в описанном методе, как и при исследовании снов, что он оставляет толкование открытым: анализ бесконечен, процесс носит кумулятивный характер, каждый день возникают новые связи, обогащающие интерпретацию. Прекрасный комментарий этого случая забывчивости Фрейда дан в статье психоаналитика Ги Розолато под названием "Смысл забывчивости. Открытие Фрейда", опубликованной в одном из номеров журнала "д'Арк", посвященном Фрейду. Дальнейшее деление слова Синьорелли (Signorelli) позволяет выявить в нем Sig, ассоциирующее с Зигмунд (Sigmund) - именем Фрейда, провести его идентификацию с художником, носившим имя Лука (Luca), и почувствовать в этом имени уже отблески внутреннего огня, высвечивающего силуэт Люцифера (Lucifer). Полученная зримая картина, порожденная именем, вызывает новую "плеяду образов", где мы можем видеть лицо Юлиуса, умершего младшего брата, и лицо умершего отца...

За образом умершего отца, можем мы добавить, возникает тема покинутости, одиночества, отраженная в восклицании Синьорелли: "Эли, эли, Боже мой, Боже мой (Господи, Господи или Синьор, Синьор), зачем ты покинул меня?" Чуткое ухо Фрейда, тонко чувствовавшего поэзию Мильтона, наверняка уловило английское Hell (Ад) - Acheronta, который он святотатственно потревожил и о котором, подобно мастеру из собора, создал "великолепные фрески" - психологические, в виде своего "Толкования сновидений". Таким образом, как пишет в своем заключительном выводе Розолато, "из забывчивости возникло Имя: Лука Синьорелли", и отражением его стало имя другого: Зигмунд Фрейд Флиессу, который упрекал его в плоских шутках и неудачной игре словами, Фрейд отвечает в письме от 11 сентября 1899 года: "Все мечтатели... - неисправимые шутники, и это необходимо, поскольку они постоянно попадают в затруднение от невозможности идти прямым путем". Здесь Фрейд определяет функцию остроумия: это косвенный, смещенный путь, нечто вроде обхода с целью выйти из затруднения. И этот обходной путь остроумия является одновременно обходным путем к бессознательному: "Смешной характер многих бессознательных процессов тесно связан с теорией остроумного и комического". Изучение сновидений и бессознательного неизбежно подвели Фрейда к вопросу о природе шутки с обращением к "теории остроумного и комического", тем более, что внутреннего сопротивления последней в нем почти нет из-за собственной весьма выраженной склонности к "умному" и остроумному. Этой склонности он, несомненно, обязан родителям, которые любили шутки и были щедры на еврейские анекдоты, рассказываемые, вероятно, на идише, или, по крайней мере, пересыпаемые необходимыми словами из этого языка; им он обязан и гибкости языка, игре, подвижности применяемых фонетических и семантических форм, воспринимавшихся детским слухом, способности легко обращаться со многими языками; эти же предпосылки лежат в основе его писательских способностей.

Начиная работу над книгой "Остроумие и его отношение к бессознательному", имеющей сложную, геометрически стройную структуру, как бы подчеркивающую, что изучение тонкости ума требует прочной и твердой основы, Фрейд "наугад" выбрал одну из смешных историй, основанную на игре слов, в которой проявился и его интерес к еврейским анекдотам, и озабоченность собственным трудным материальным положением, и интерес к немецкому поэту еврейского происхождения Генриху Гейне. Последний в книге "Путевые картины" "рисует образ продавца лотерейных билетов и мозольного оператора Хирша-Гиацинта из Гамбурга. Этот человек в присутствии поэта хвастался своими отношениями с богатым бароном Ротшильдом и закончил свой рассказ словами: "Доктор, я клянусь добрым расположением Господа Бога, что сидел рядом с Соломоном Ротшильдом, и он обращался со мной, как с равным, совершенно фамиллионерно".

Неологизм "фамиллионерно", в котором заключен юмор этой истории, объединяет два слова и два противоположных отношения: Ротшильд обращается с Хиршем-Гиацинтом фамильярно, что льстит тому и отвечает принципу удовольствия, но в то же время как миллионер, что соответствует его социально-экономическому статусу, отвечает иерархии ценностей и утверждает принцип реальности. Неожиданное слияние этих двух факторов создает гибрид, вызывающий удивление, подобно яркой вспышке освещающий новые, свободные для мысли пространства. Настаивая на том, что образование остроумного слова носит формальный характер, Фрейд утверждает: оно результат "образования замещающего слова", которое имеет "составной" вид и несет юмористическую нагрузку. Подчеркнем также отмеченный Фрейдом принцип удовольствия от экономии, полученной при слиянии двух слов в одно, который приобретает либидную окраску в условиях общественного употребления остроумного выражения.

Невозможно упомянуть здесь все анекдоты, приведенные и прокомментированные Фрейдом; отметим лишь два из них, где, как нам кажется, подчеркивается связь остроумия с бессознательным и проявляются некоторые черты, напоминающие профессиональные "хитрости" психоаналитической работы.