Фрейд - [33]

1900 год: "Толкование сновидений"

Он ясно видел в своем воображении прекрасную "мраморную доску", которая однажды будет водружена на фасаде замка Бельвю, чтобы увековечить память рождения или, еще лучше, Первой ночи "Толкования сновидений". В письме, адресованном другу Флиессу 12 июня 1900 года, то есть спустя примерно шесть месяцев после появления "Толкования сновидений", он обвел жирной рамкой три строки, в которых содержалось сообщение, бывшее тогда лишь фантасмагорией: Здесь 24 июля 1895 года доктору Зигм. Фрейду открылась тайна сновидения.

Летом 1895 года семья Фрейда поселилась в замке Бельвю, недалеко от Вены, и в ночь с 23 на 24 июля ему приснился сон, известный под названием "сна об инъекции, сделанной Ирме", "первый сон, - напишет он впоследствии, - который я подверг детальному анализу".

Будучи первым шагом в исследовании, которое, расширяясь и систематизируясь, привело к созданию "великого труда" о снах, сон об Ирме стал классическим; он обладает стилем и мощью произведении, составляющих событие, вызывающих многочисленные ассоциации, служащих таинственным зовом нашему воображению. Фрейд ставит его в начало "Толкования сновидений", сразу после первой главы, где проводится обзор "литературы о снах", представляя его как "пример сновидения", то есть образцовый сон. Вот как он о нем рассказывает: сон 23-24 июля 1895 года

"Большой зал - много приглашенных, у нас прием. Среди приглашенных Ирма, которую я отвожу в сторону, чтобы, в ответ на ее письмо, упрекнуть, что она не соглашается принимать мой "раствор". Я говорю ей: "Если тебя еще мучают боли, то это твоя вина". Она отвечает: "Если бы ты знал, как у меня болят горло, желудок и живот, это меня просто убивает". Мне становится страшно и я смотрю на нее. У нее бледное и одутловатое лицо; я говорю себе: не упустил ли я какие-то органические симптомы? Я подвожу ее к окну и смотрю ее горло. Она несколько сопротивляется, как женщины, носящие искусственную челюсть. Я говорю себе: у нее нет в ней необходимости. Наконец, она открывает рот, и я замечаю с правой стороны большое белое пятно, а с другой вижу странные уродливые образования, похожие на раковины носа, и на них серовато-белые струпья. - Я тотчас зову доктора М., который в свою очередь исследует больную и подтверждает увиденное мной... Доктор М. не похож на себя, он очень бледен, хромает и без бороды... Мой друг Отто также находится здесь, рядом с ней, а мой друг Леопольд простукивает ее через корсет; он говорит: "У нее глухой звук с левой стороны, что указывает на инфильтрацию сквозь кожу в районе левого плеча" (этот факт я констатирую также, несмотря на одежду)... М. говорит: "Несомненно, что это инфекция, ну да ничего; стоит заразить ее дизентерией, и яд выйдет". Мы также знаем совершенно определенно, откуда взялась инфекция. Мой друг Отто сделал ей недавно, когда она почувствовала себя плохо, инъекцию препарата пропила, пропилена... пропиленовой кислоты... триметиламина (формулу которого я вижу перед глазами, напечатанную жирными символами)... Эти инъекции нелегко делать... возможно также, что шприц не был чистым".

Вслед за Фрейдом, первым склонившимся над горлом Ирмы, за его коллегами - врачами, еще очень многие склонялись над горлом Ирмы, как будто на выступившем "большом беловатом пятне" мог обозначиться написанный симпатическими чернилами некий новый иероглиф или возникнуть какая-то часть тайны рождения психоанализа. И горло Ирмы всегда наготове, постоянно раскрытое во всей своей удивительной и сомнительной глубине, чтобы усердные последователи, изощренные комментаторы, послушные и нетерпеливые ученики могли поупражнять здесь свою аналитическую "хватку", отточить зубы, постараться инъецировать свой собственный "раствор", напечатать "жирными символами" на том же "большом беловатом пятне" - наполовину нетронутой странице, свой знак, похожий, но и отличный от фрейдовского...

Нечасто рассказанная история, подобно сну про Ирму, вызывает такое обилие отзывов, такую, пользуясь выражением Арно, все возрастающую "мозаику откликов". И это связано не только с основополагающей ролью, статусом ведущего сна, которые ему приписывает Фрейд в "Толковании сновидений", но также и с тем, что нет такой области в жизни Фрейда, будь то вопросы профессиональной этики и соперничества, сексуальные аспекты и эдипов комплекс, проблемы эпистемологии и соотношений неврологии и психологии, сновидения, истории с кокаином и раком челюсти, где бы исследователи его жизни и творчества не пытались применить какой-либо символ из этого сна, порождая целую массу толкований. Мы еще вернемся к этому вопросу, но историческая позиция сна об Ирме ясна. Фрейд еще в ранней молодости любил рассказывать свои сны, и если верить письмам, адресованным Марте, имел обыкновение делать "интимные записи о сновидениях" в записной книжке, которая позднее исчезла во время чистки и уничтожения бумаг, рукописей, личных и научных записей, проведенной им в апреле 1884 года.

Опыт клинической работы, чтение разнообразных книг о важной роли снов, а также продолжающийся прием больных служили главными источниками научного вдохновения. Связь сновидений и неврозов представляется неоспоримой; уже в 1897 году Фрейд утверждает, что "в сновидениях содержатся зачатки всей психологии неврозов", и вновь выдвигает этот тезис в январе 1899 года: "Ключ к пониманию истерии действительно находится в сновидениях". Но, вероятно, именно благодаря самоанализу 1897 года это направление мысли Фрейда, касающееся сновидений, получило решающий импульс: именно в период изучения себя, своей глубинной сущности, преодоления трудностей "опытного невроза" скрестились, соединились и стали воздействовать друг на друга явления, которые можно назвать путем неврозов и путем сновидений. Путь неврозов, более узкий, определяющийся личной и клинической практикой, ставящей многочисленные проблемы, нашел свое место и получил развитие внутри пути сновидений, "широкого пути", по выражению Фрейда, предоставляющего обширные антропологические сведения и одновременно выступающего в качестве "королевского пути", ведущего к бессознательному.