Фрейд - [14]

В статье "Мой дядя Жозеф - на первой полосе!" (недостаточно критичной, с оттенком сенсационности), опубликованной в "Фрейдистских исследованиях", вышедших с подзаголовком "Лица Фрейда", Ален де Мижолла заимствует некоторые выдержки из объемистого досье Рене Гикльхорн, "специалистки по анекдотам о Фрейде", как он ее называет. Отбрасывая наиболее кричащие и провокационные аспекты, он подчеркивает значение "этой драматической истории, которая потрясла мир девятилетнего Зигмунда" и стала постоянным источником галлюцинаций. Согласно подсчетам Алена де Мижолла, "сон о дяде" "одиннадцать раз упоминается в "Толковании сновидений", что ставит его на второе место после сна об уколе, сделанном Ирме". Известно, что имя Жозеф носил библейский толкователь времен фараонов, так что для Фрейда оно имеет особый смысл, служит предопределением свыше, и мы не должны недооценивать специфического значения истории с дядей Жозефом и того двойственного эффекта шока, неприятия и притягательной силы, который она смогла произвести на мальчика, начавшего пылко интересоваться героическими образами.

Действительно, приблизительно в это время ("мне было десять или двенадцать лет", - отмечает Фрейд) образ отца теряет для него ауру идеальности и приобретает более реальные, скромные пропорции.

В "Толковании сновидений" Фрейд приводит историю, которую рассказал ему отец во время одной из их прогулок-бесед, и подчеркивает сильное, долго сохранявшееся впечатление, произведенное на него этим рассказом. "В один из дней, желая показать мне, насколько сегодняшнее время лучше прежних, он поведал мне такой случай: "Однажды, когда я был молод и жил в городе, где ты родился, я вышел на улицу в субботу, хорошо одетый, в новой меховой шапке. Навстречу мне попался христианин. Одним ударом он сшиб мою шапку в грязь, крича: "Еврей, убирайся с тротуара!"

- И что же ты сделал?

- Я поднял свою шапку, - со смирением сказал отец.

Это не показалось мне героическим поступком со стороны такого большого и сильного человека, державшего меня за руку".

Маленький Зигмунд выбирает себе новых героев из тех, кого щедро предлагает ему культура. Чтение книги Тьера "История Консулата и Империи" дало целую когорту увенчанных славой маршалов Империи. Среди них он избрал Массену, бывшего, как полагали, евреем, и имя которого, что немаловажно для будущего автора работы "Слово смысла", "похоже на имя еврейского патриарха Манассе". С большим удовольствием (и это также своего рода предзнаменование для создателя и теоретика мифа об "убийстве отца") по школьной программе Фрейд разучивает роль Брута в "Юлии Цезаре" Шекспира - "впечатляющую речь", которая еще долго будет звучать в его ушах: "Потому, что Цезарь любил меня, я оплакиваю его; потому, что он был счастлив, я радуюсь; потому, что он был храбр, я уважаю его; но потому, что он хотел власти, я убил его". Мы подчеркнули последнюю фразу, поскольку она свидетельствует, что образ героического связан у Фрейда в основном с теми, кто восстает против власти. Образцом здесь, бесспорно, служит Ганнибал, который выступил против Рима, олицетворяющего в нашей культуре парадигму Власти. "Ганнибал был моим любимым героем в лицейские годы, - пишет Фрейд в "Толковании сновидений", - когда мы изучали' пунические войны, моя симпатия... была на стороне не римлян, а карфагенцев. В последних классах, когда я понял, какие последствия для меня будет иметь принадлежность к другой расе, и когда антисемитские склонности моих товарищей заставили меня занять твердую позицию, я еще больше оценил этого великого семитского воина. Ганнибал и Рим символизировали в моих юношеских глазах еврейскую стойкость и католическую организацию".

Интересно, что юношеские восторги Фрейда распространяются не только на исторических героев, но и на отдельные литературные произведения и их авторов. Получив в подарок на свой тринадцатый или четырнадцатый день рождения полное собрание сочинений Людвига Берна, он прочитал его "с большим восторгом" и был "очарован", по его словам, этим еврейским писателем, выступившим против Наполеона и реакционных режимов в Германии. Джонс характеризует его , мы подчеркиваем это, как "идеалиста, поборника свободы, лояльности, справедливости и искренности, всегда противника авторитарности". "Я должен прочитать для себя, - пишет он в письме от 17 марта 1873 года своему другу детства Эмилю Флюссу, - многих греческих и латинских классиков, среди которых "Царь Эдип" Софокла. Не прочитав всего этого, вы теряете нечто удивительное...". Восторженность Фрейда от чтения Вергилия и, особенно, Софокла имела свою пользу: по счастливой случайности при сдаче экзаменов на звание бакалавра ему достается уже известный отрывок из Вергилия, а также тридцать три строфы из греческого варианта "Царя Эдипа", с которыми он тоже был хорошо знаком. Он блестяще выдержал экзамен в 1873 году, закончив таким образом свою достойную уважения школьную карьеру под счастливым знаком Эдипа - того Эдипа, который значительно позднее, после длительной научной прелюдии "доаналитического периода", положит начало его чудесной психоаналитической карьере.