Франсуаза Саган - [18]

В эту ночную жизнь пятидесятых годов, когда жажда свободы уничтожила многие предрассудки и все стало считаться дозволенным, ее посвятил брат. После развода с англичанкой, на которой он женился в 1948 году, Жак Куарэ вернулся к холостяцкому образу жизни, бережно лелея свои удовольствия. Сравнивая себя с девушками ее возраста, Франсуаза говорит без ложной скромности:

«Забавно, что мои подруги делятся на две категории… Те, которые позволяют все с мальчиками, и те, которые не позволяют ничего… Я на них не похожа. Для меня отдаться мужчине не составляет проблемы, но при одном условии: если при виде этого мужчины у женщины замирает сердце…»

Словно маленькая дикая кошечка она мечтала об этой яростной страсти, понимая, как и Сесиль из «Здравствуй, грусть!», что она знает о любви очень мало: «Встречи, поцелуи и усталость». Он ростом метр девяносто, его зовут Луи Нейтон. Это первый флирт Кики. Нежный и забавный гигант из Гренобля совсем не обратил внимания на худенькую девушку, которую Бруно Морель представил ему в замке Соны во время вечеринки. Он на одиннадцать лет старше ее и отдает предпочтение сердцам, воспламеняющимся более стремительно. Хозяин дома, Шарль Морель, проникновенно исполняет на фортепьяно «Опавшие листья», песню Жозефа Косма[98] и Жака Превера[99].

Луи Нейтон был одаренным рисовальщиком, способным в несколько штрихов карандашом создать портрет, но пошел по стопам отца и стал агентом по обмену. На стажировке в Париже он встретился со своим лучшим другом Бруно Морелем и молодым декоратором, также из Гренобля, Ноэлем Дюмолярдом, который живет в маленьком ателье на улице Бардинэ в четырнадцатом округе. Полагая, что счастье заключается во вседозволенности, трое друзей нахальничали вовсю.

Они были заводилами в компании и на танцевальных вечеринках, которые постоянно организовывал кто-то из приятелей, и вваливались без предупреждения к Франсуазе на бульвар Малешерб с твердым намерением оживить царящую там атмосферу томности и покоя. «Это было в мае 1953 года, в среду, во второй половине дня. Мы выделялись среди приходивших туда парней, потому что им явно не хватало фантазии, — вспоминает Луи Нейтон. — Кики, казалось, скучала. Мы потанцевали и возобновили знакомство. Мне нравилось, как она смотрит, немного лукаво. Девочка с Соны стала очаровательной молодой девушкой. Я считал ее способной удивить кого угодно и чувствовал, что она ко мне неравнодушна, мы много потом виделись и писали друг другу».

В тот же вечер в своем открытом «пежо» Луи увез Франсуазу в Булонский лес. Но романтическая прогулка оказалась недолгой. Молодые люди едва успели обменяться поцелуями, как посреди ночи раздались выстрелы. Чуть позже рядом с машиной остановились двое полицейских и попросили их возможно скорее покинуть это место. Ее первое письмо к Луи Нейтону, которому пришлось вернуться в Гренобль, полно нежности:

«Мой дорогой Луи, я рада, что ты написал мне. С тех пор, как ты уехал, я брожу по Парижу и тоскую.

Наш последний вечер был очень счастливым и очень, очень грустным, особенно в конце. Я вспоминаю твой откровенный взгляд, темные деревья и ужасные выстрелы в темноте. Не нужно друг друга забывать. Впрочем, я и не собираюсь. У тебя забавная прическа, почти желтые глаза, ты красив, тебя зовут Луи, ты незабываем. Я растерялась, когда ты приехал в среду. Мне казалось, что ты лицемерил, а ты этого не делал».

Луи Нейтон сопровождал свои письма маленькими смешными зарисовками; Франсуаза свои — небольшими рассказиками из обычной жизни. Она вспоминает, например, свой визит с матерью в театр:

«Ничего особенно не происходит. Вчера вечером я была с Мари на генеральной репетиции “Служанок” Жана Жене[100]. Понять ничего было невозможно. Сзади сидел критик (знаменитый, к тому же: Роберт Кемп!!!). У него эмфизема. Были моменты, когда сцена оставалась пустой и зрители сидели в растерянности, да еще за мной постоянно раздавалось это “туууу, туууу”, я все время сдерживалась, чтобы не расхохотаться, и Мари тоже. Ну да ладно! В конце концов, это вполне соответствовало этой сумасшедшей журналистской жизни под девизом: “Нос по ветру, перо в чернильницу”».

Во время отдыха на баскском побережье она описывает свой день:

«В девять тридцать я съедаю персик, в одиннадцать купаюсь, в два читаю или играю с семьей в бридж, в пять принимаю ванну, в семь аперитив; ем в положенное время».

В одном месте она замечает: «Я ненавижу экскурсии. Мы ездим где-то долго и возвращаемся на прежнее место. Не стоит труда». Потом вдруг следует ремарка ex abrupto: «Я только что посадила жуткое пятно, но у меня нет ни ластика, ни пятновыводителя, чтобы его убрать, не порвав ткани».

Порой в строках звучит ностальгия: «Я чувствую себя такой одинокой и далекой от тебя…» «Я скучаю, погода хорошая, сгорел бассейн “Делиньи”. Если сгорит Булонский лес, я не знаю, где я найду тебя, твои следы». «Что мы будем делать в Гренобле в воскресенье? Пойдем в кафе или в кино? Вчера было пасмурно… Я не выходила. Хотела тебе написать и не смогла, меня охватила какая-то тошнотворная грусть (см. Ж.-П. Сартр, “Тошнота”, с. 35)». Франсуаза и Луи писали друг другу примерно по два письма в неделю, обменивались впечатлениями, строили планы. В это время, в 1953–1954 годах, из-за забастовок на почтах с письмами были перебои, а встретиться им было еще труднее.