Франсуа де Ларошфуко. Максимы. Блез Паскаль. Мысли. Жан де Лабрюйер. Характеры - [161]

72

Работа над подлинниками — занятие необыкновенно полезное: это самый короткий, верный и приятный путь к приобретению познаний. Прибегая к подлиннику, вы все получаете из первых рук, черпаете из источника; поэтому читайте и перечитывайте его, заучивайте наизусть, цитируйте при случае, вникайте в смысл во всей его глубине, сложности и противоречивости, старайтесь постичь идеи автора, делайте из них выводы. Я советую вам поставить себя на место первых комментаторов текста: пытайтесь до всего дойти сами и только в крайнем случае следуйте ходу их мыслей и перенимайте их точку зрения. Помните: их взгляды — не ваши, поэтому вам легко в них запутаться, тогда как мнения, рожденные вашим собственным разумом, навсегда остаются при вас; их легко вспомнить, когда вы приходите к кому-нибудь за советом, когда вы спорите или просто беседуете. Кроме того, вам будет приятно убедиться, что вас не остановили трудности, казалось бы непобедимые, перед которыми стали в тупик комментаторы и ученые, столь изобретательные, хитроумные и полные никому не нужной эрудиции, ибо они блистают ею там, где и без них все ясно и понятно даже непосвященным. Применяя эту методу, вы увидите, что лишь из-за человеческой лени педантам удалось так увеличить библиотеки, нисколько их не обогатив, и похоронить тексты под грудой комментариев; при этом лень действует против самой себя и самых дорогих своих интересов, ибо, чем боль-гае на свете книг и исследований, тем больше надобно трудиться — а как раз трудиться лени и не хочется.

73

Что руководит людьми, когда они выбирают себе тот или иной образ жизни, ту или иную пищу? Забота о здоровье и правильном режиме? Не думаю. Один народ ест мясо после плодов; другой — плоды после мяса; третий начинает трапезу одними плодами, а кончает другими. Разум ли тут причиной или обычай? Разве о здоровье думают мужчины, когда носят глухие камзолы с воротниками и брыжами, — те самые мужчины, которые так долго ходили с открытой грудью? Разве они пекутся о пристойности, когда носят одежду, в которой умудряются казаться голыми? И разве женщины, открывающие грудь и плечи, крепче здоровьем и равнодушнее к требованиям приличия, чем мужчины? Можно ли назвать скромностью то чувство, которое побуждает женщин закрывать не только ноги, но даже ступни, и в то же время требует от них, чтобы они обнажали руки выше локтя? Кто внушил некогда людям, что на войне надо либо защищаться, либо нападать и потому следует всегда иметь при себе оборонительное и наступательное оружие? Почему они отказываются от него ныне, почему посылают безоружных и одетых в одни куртки землекопов работать под перекрестным огнем противника, между тем как сами надевают высокие сапоги, даже когда едут на бал? Были мудры или простоваты наши отцы, которые сочли бы этот обычай вредным для государя и страны? Впрочем, каких героев почитаем в нашей истории мы сами? Дюгеклена, Клиссона, Фуа, Бусико — а ведь все они носили шлем и панцирь^{268}!

Кто может объяснить, почему иные слова^{269} в нашем языке процветают, а другие стали отверженными? Ains[81] погибло, и даже гласная, которой оно начинается, такая удобная для связывания его с предыдущим словом, не спасла его: оно уступило дорогу другому односложному слову[82] — своей, можно сказать, анаграмме. Certes[83] прекрасно в своей старости и на закате дней все еще полно сил: поэзия любит его, и наш язык весьма обязан авторам, которые, невзирая на нападки критиков, употребляют его в прозе. Мы не должны были отказываться от слова maint[84] — это истинно французское слово так легко укладывается в любое выражение! Moult[85] хотя и перешло к нам из латыни, также в свое время было очень в ходу, и я не вижу, чем beaucoup[86] лучше, нежели moult. Каким только гонениям не подвергалось саг[86], хотя заменить его у нас нечем: не найди оно защитников среди людей образованных, быть бы ему изгнанным из языка, которому оно так долго служило. В дни своего расцвета cil[87] было одним из прелестнейших французских слов, поэты скорбят о том, что оно состарилось. Douloureux[88] так же естественно происходит от слова douleur[89], как от слова chaleur[90] происходят слова chaleureux и chaloureux[91]. Последнее употребляется все реже, хотя оно было полезно языку и точно выражало то, что лишь частично выражает chaud[92]. Рядом с valeur[93] должно было сохраниться valeureux[94], рядом с haine — haineux[95], с peine — peineux[96], с fruit — fructueux[97], с pitié — piteux[98], с joie — jovial[99], с foi — féal[100], с cour — courtois[101], с gîte — gisant[102], с haleine — halené[103], с vanterie — vantard[104], с mensonge — mensonger[105], с coutume — coutumier;[106] существуют же вместе с part — partial[107], вместе с point — pointu и pointilleux[108], с ton — tonnant[109], с son — sonore[110], с frein — effrené[111], с front — effronté[112], с ris — ridicule[113], с loi — loyal[114], с coeur — cordial[115], с bien — benin[116], с mal — malicieux[117].

Heur[118] легко было поместить там, где не станет bonheur;[119] создав такое истинно французское прилагательное, как heureux