Франсиско Суарес о речи ангелов - [12]
7. Уловка. – Опровержение. – В-четвертых, из этого мнения следует, что ангел не может познавать свой аффект, намерение или интенцию воли, если не явит эти акты другим. Следствие выглядит абсурдным, стало быть… Вывод очевиден, ибо в силу того, что ангел обладает таким квази-рефлективным знанием актов своей воли, это знание само по себе известно всем, ибо в нем, как в естественном знаке, познается объект самого знания, согласно данному мнению. Но этот объект есть внутренний акт воли; следовательно, в силу того, что он познается рефлективно, этот акт явлен другим. А если кто-то скажет, что он хотя и явлен объективно, однако о нем нет речи, так как отсутствует направленность, это не спасает положения, а лишь увеличивает трудность: во-первых, отсюда следует, что внутренние акты воли становятся известными ангелу помимо речи, что противно общему мнению и понятию скрытых актов; во-вторых, такая направленность (ordinatio) не добавляет ничего существенного ни для возбуждения ума другого, ни для манифестации акта как такового, что и признает данный автор. В лучшем случае она относится скорее к некоему моральному именованию и рассмотрению, чем к физической речи, как будет показано ниже. Что же касается меньшей посылки или вывода, их абсурдность доказывается: ведь акт воли сокрыт таким образом, что без согласия той же воли не может познаваться другими, за исключением Бога.
8. Лазейка. – Опровержение. – Ты скажешь: уже в силу того, что ангел желает мыслить и рефлективно познавать свой аффект, он должен сделать его известным, пусть даже того не желает. Ибо эта воля действенна, хотя бы виртуально, пусть даже ангел знает, что самим актом мышления своего аффекта он делает для других возможным познание этого акта, а через него – и самого аффекта; а то, другое, нежелание[27] могло бы быть только недейственным, то есть нежеланием лишь относительным. Но в действительности это весьма нелепо и чуждо высказываниям Писания и Отцов, изложенным выше, – а именно то, что человек или ангел не в состоянии рассматривать свое желание, или намерение воли, или нынешний либо прошлый аффект так, чтобы он не стал известен бесу, даже если человек отдает себе в этом отчет. Далее, отсюда следует, что, как правило и в соответствии с обычным ходом вещей, бес знает сокровенные внутренние желания и согласия людей. Вывод доказывается, ибо вряд ли человек способен желать, не замечая и не зная своего желания, или внутренне соглашаться, не замечая своего согласия: ведь прежде чем человек согласится, он думает о согласии, а поэтому почти что в силу природной необходимости, давая согласие, одновременно или сразу вслед за тем сознает себя соглашающимся. Знаком этого служит память, сохраняющаяся о прошлом согласии. В самом деле, если бы согласие, которое дается в настоящий момент, не познавалось, оно не могло бы оставаться в памяти; следовательно, почти с той же природной или, по меньшей мере, моральной необходимостью и бес познавал бы внутренние согласия и грехи человека, что я считаю в высшей степени абсурдным.
9. В-пятых, это мнение неудовлетворительно потому, что, соответственно, означает невозможность для одного ангела так явить тайны своего сердца или свои аффекты другому ангелу, чтобы они не были явлены всем, пусть даже и нельзя сказать, что он говорит ко всем, если обращает свое понятие лишь к одному. Иными словами (разъясним это по-своему), один ангел мог бы говорить с другим только публично, подобно тому, как мы говорим громко и вслух, обращаясь ко множеству людей, и, стало быть, по необходимости позволяя другим слышать, если они этого хотят. С этим соглашается, будучи последовательным, и сам названый автор. Вывод очевиден, ибо ангел не может говорить об акте своей воли, не мысля его рефлективно; но такой рефлективный акт познания по природе будет известен всем, и, познавая его, все прочие позна́ют и его объект, согласно указанному мнению. Стало быть, кто таким образом говорит с кем-либо, тот по необходимости и равным образом являет свой акт всем как физическую реальность, ибо равно возбуждает всех к познанию, без каких-либо предпочтений, являя всем свой аффект в этом знаке. Различие может лишь моральным, то есть с точки зрения внешнего именования, идущего от намерения явить свой акт скорее одному собеседнику, нежели другому. Но это, безусловно, имеет слабое отношение к характеристике акта как сокрытого, или тайного. Однако такое следствие неприемлемо, ибо противоречит не только общепринятому учению, но и здравому рассудку, что мы покажем ниже.
В-шестых, если бы ангельская речь должна была осуществляться некоторым внутренним актом, который сам оп себе, по природе, известен другим ангелам, то гораздо легче и с меньшими неудобствами это следовало бы приписать акту воли, нежели интеллекта, как я разъясню при изложении следующего мнения.
