Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - [49]

Мак-Магон, который весь тот день сохранял самообладание, направил Наполеону III весьма откровенное донесение: «Я проиграл сражение, мы понесли большие потери в живой силе и вооружениях. В настоящее время отступаем, частично на Битш, частично на Саверн. Я попытаюсь добраться туда и там переформировать войска». Это было самостоятельное решение, никоим образом не зависевшее от стратегических требований французской армии в целом. И все же кое-что Мак-Магон мог предпринять. Он мог попытаться соединиться с Базеном через Битш, и тогда все его силы оказались бы в единственном дефиле, где обороняться уже невозможно. Естественно, что куда безопаснее было бы отойти на юго-запад через Энгвиллер и Саверн к верховьям Мозеля, и для этого он заготовил приказ. Но силы Мак-Магона были слишком рассеяны, чтобы эффективно их контролировать. В ту ночь не было в Вогезах ущелья, которое не заполняли бы разрозненные группы отступавших – солдат, лошадей, фургонов и орудий; 1-й корпус смешался с 5-м и 7-м – все вслепую брели на запад. Так выглядела разбитая наголову армия.

Трагедия Шпихерна и Фрёшвийера крылась в отваге французов. Их отпор был жесток, они ни на шаг не отступали, они шли в одну контратаку за другой и отошли лишь потому, что в Шпихерне в результате маневрирования они оставили позиции, а во Фрёшвийере столкнулись с явным численным превосходством противника. Французская армия полностью оправдала ожидания тех, кто верил в нее. Не подвели и винтовки Шаспо. В Висамбуре городской гарнизон пять часов сдерживал наступавший баварский корпус. Два прусских корпуса, штурмовавшие Гайсберг, заплатили за победу огромными потерями – счет шел на тысячи солдат и офицеров. В Шпихерне главный участок фронта французов на протяжении всего дня пруссаки не штурмовали, а во Фрёшвийере, когда дивизии Дюкро и Рауля все же не выдержали восьмичасовой бой, их разгромили не немецкие пехотинцы, а немецкие артиллеристы.

Следует отметить, что немецкая пехота на самом деле не оправдала возложенных на нее надежд. Колонны атаковавших рот рассыпались под огнем французов, залегали, и ни прусские унтер-офицеры, ни даже офицеры так и не смогли вынудить их продолжить атаки. Искушение «затеряться» где-нибудь в лесах и на местности вблизи позиций французов было слишком велико. Только сомкнутый боевой порядок вселяет веру в пехотинцев, но сомкнутый строй против винтовок Шаспо – чистейшее самоубийство. И решением проблемы, как в этом убедились сами немцы в ходе дальнейшей кампании, было не полагаться на пехоту, если ее оружие уступало неприятельскому, а рассчитывать на свою полевую артиллерию, которая зарекомендовала себя в целом достаточно умелой и могла постоять за себя. Дальнобойность орудий, меткость их огня и скорострельность обеспечили пруссакам полное превосходство в начале обоих сражений, превосходство настолько убедительное, что и французские стрелки – включая и тех, кто вел огонь из страшного оружия под названием митральезы – предшественники пулеметов, – умолкали считаные минуты спустя. Даже если французы и прибегали к помощи артиллерии, ее эффективность сильно ограничивалась дистанционными взрывателями – снаряды рвались только на дистанциях в 1200 и 2800 м. Немцы же, использовавшие снаряды с взрывателями ударного действия, с подобными явлениями не сталкивались. Их снаряды взрывались от соприкосновения с целью, хотя бывало, что и они просто застревали в мягком грунте, причем настолько глубоко, что уже не могли причинить заметного урона. Благодаря дотошным методам боевой подготовки генерала фон Хиндерзина прусские артиллеристы добивались совершенно феноменальной меткости стрельбы. Войны редко выигрываются одним только более совершенным оружием, но моральное удовлетворение, которое немцы испытывали от своей превосходной артиллерии, по-видимому, сыграло далеко не последнюю роль в достижении ими победы над французами.

Наконец, если успехи немецких артиллеристов 6 августа предвосхитили новую эпоху прикладных технологий в войне, то постигшие французскую кавалерию беды подчеркивали, что эпоха кавалерии в войне завершается. Бригада Мишеля в Морброне и дивизии Бонмена при Фрёшвийере являли собой пример совершенно бессмысленной жертвы, никакой военной необходимостью не оправданной. На этом поле битвы, как впредь на всех других в Западной Европе, кавалеристам приходилось выбирать между бездействием и самоубийством. Но уроки, которые теперь по прошествии времени представляются столь очевидными, армиям Европы приходилось осваивать в течение полувека. Лишь весьма проницательные сумели разглядеть тройной смысл в событиях 6 августа 1870 года: крах кавалерии, преобразование пехоты и триумф артиллерии.

Глава 4 Рейнская армия

Вторжение

Поражения 6 августа не были сами по себе катастрофой. Верно, что один французский корпус был разбит превосходящими силами немцев после упорной обороны, а другой просто благополучно отступил с уже непригодных для обороны позиций, нанеся заметный урон врагу. Но последствия оказались далекоидущими. Теперь агрессия французов и стремление повторить триумф 1806 года уже ни у кого не вызывали сомнений, но постепенно впервые неясно вырисовывалась возможность вторжения и позора, сопоставимых по значимости с 1814 и 1815 годами. Союзники, готовые стать на сторону Франции, если бы начало кампании ознаменовалось бы шумными победами, забормотали извинения и понемногу дистанцировались. Граммон уже оставил всякую надежду на Австро-Венгрию. Россия, судя по всему, вмешиваться не собиралась, что позволило Мольтке снять три корпуса с австрийской границы и перебросить их в Пфальц. Новость о боях у Висамбура вызвала в Вене тревогу, развеять которую могли лишь победы, и к 10 августа армия Австро-Венгерской империи прекратила все военные приготовления, начатые без особого энтузиазма. Но Граммон все еще рассчитывал на Италию и 7 августа предложил Риму послать во Францию армейский корпус. «Он мог бы соединиться с нашими силами в Мон-Сени, – писал он, что звучало даже чуточку трогательно, – то есть на том же маршруте, которым следовали мы на помощь Италии в 1859 году». Но у итальянцев совершенно не было намерений разделять с Францией ее поражение. Хотя Рим и принял кое-какие военные меры, направленные на то, чтобы в трехнедельный срок собрать силы, способные противостоять «как угрозе извне, так и изнутри», но дальше этого там решили не заходить. И, наконец, министр иностранных дел Дании, к которому Граммон направил герцога де Кадора, чтобы договориться о союзе, и кто сначала позволил себе ободряющее высказывание, что, мол, наступит момент, когда «для королевского правительства станет возможным отказаться от нейтралитета», теперь же откровенно сожалел о «неожиданностях, не позволивших королевскому правительству решиться на подобный шаг». Франции оставалось действовать на свой страх и риск.