Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - [109]

К тупику в военном отношении следует прибавить и проблемы политического характера, достигшие такого уровня сложности, что их решение было Базену явно не под силу. Он был не просто командующим армией, до сих пор продолжавшей функционировать от имени императора, он был еще единственным представителем имперской власти на территории Франции и, таким образом, в глазах Бисмарка возможным посредником, действуя через которого было возможно прийти к заключению мира. Как и большинство его коллег, Базен без должного уважения рассматривал правительство национальной обороны, в котором такие отвратительные политики из стана левых, как Гамбетта и Рошфор, объединяли усилия с одиозным Трошю, и, как Базен заявил Жаррасу, он не мог присягнуть ему в лояльности до тех пор, пока император самолично не освободит его от присяги на лояльность ему, Наполеону III. Но именно правительство национальной обороны было и оставалось de facto правительством страны, признанным таковым гражданскими властями в Меце, и Базен, в ежедневном приказе от 16 сентября, объявляя о формировании этого правительства, продемонстрировав потрясающий пример изворотливости, заявил следующее: «Наши военные обязательства в отношении страны остаются прежними. И посему продолжим служить ей с преданностью и энергией, защищая ее землю от чужеземцев, ее общественный строй от недобрых происков». Чем это было? Декларацией повиновения или же независимости? Возможно, Базен не разобрался в себе. Возможно, последняя фраза была продиктована его стремлением утихомирить своих офицеров, но в ней заключен явный намек на то, что армия сыграет, в случае надобности, и политическую роль – причем вовсе не обязательно, что она бросится в объятия правительства национальной обороны.

И ровно неделю спустя, 23 сентября, загадочный М. Ренье прибывает в Мец. В течение десятилетия французы считали его зловещей фигурой и почти наверняка агентом Бисмарка. Но куда справедливее было бы посчитать его просто шутом. И все же в Ренье есть нечто, внушающее уважение к нему, как к человеку энергичному, инициативному, напористому и уверенному в себе, – шутка сказать, ринуться без приглашения в сферы высокой дипломатии, совсем как кто-нибудь из театральной публики вдруг бросится на сцену пожимать руку оперной примадонне. Он был деловым человеком с сомнительным прошлым и женой-англичан-кой, единственной и несомненной чертой которого, если не считать его неуемной и неуместной дерзости, была лишь страстная преданность Второй империи. Ренье был убежден, и не без оснований, что Бисмарк скорее предпочтет вести переговоры с имперским regime (режимом), а не с правительством национальной обороны, и поэтому вдруг написал императрице в изгнании в Гастингс, убедив ее осудить революционное правительство, положиться на флот и призвать лояльную часть армии и страны сплотиться вокруг ее личности. Императрица оставила это предложение без ответа, настолько безответственным показалось все в нем изложенное, и отказалась принять автора послания. Поэтому Ренье решил передать свое предложение самому императору и, чтобы получить доступ к нему, призвал к себе на помощь шапочное знакомство с молодым принцем империи и убедил мальчика черкнуть пару слов о приветствии его отцу на обороте этюда сражения при Гастингсе. Обзаведясь этим замечательным документом, Ренье 20 сентября пробился в главную ставку пруссаков в Ферьере, где принявший его Бисмарк уезжал в Вильгельмсхёэ. Канцлер уже провел переговоры с Жюлем Фавром, но в Ренье видел альтернативный вариант. В конце концов, этот Ренье набивался в посредники, будучи самопровозглашенным эмиссаром вполне законной Второй империи, в то время как Фавр был полномочным представителем самопровозглашенной республики. Поэтому он и принял Ренье особенно уважительно и объяснил свое недоумение с подчеркнутой откровенностью. В ходе их беседы Ренье объяснил свой план. Он мог бы отправиться в Мец и в Страсбург, где находились остатки имперской армии, и там попытался бы убедить генералитет в случае, если они решат сложить оружие, сделать это от имени императора. Тогда императрица вызвала бы – вероятно, под защитой этой армии – членов Сената, Законодательного корпуса и Государственного совета и объявила бы правительство национальной обороны низложенным, взяв бразды правления в свои руки, и провела бы мирные переговоры. План этот не представлялся таким уж и утопичным. Благодаря ему появлялось правительство и де-юре и де-факто, что было необходимо для заключения мира. И Бисмарк, снабдив Ренье вполне легальным laissez-passer, направил его в ставку Фридриха Карла, не забыв присовокупить и напоминание о том, чтобы этому человеку оказывалось всяческое содействие для обеспечения доступа в крепость. И вечером 23 сентября, в статусе чиновника Красного Креста, так и не выпуская из рук этюд битвы при Гастингсе, Ренье предстал перед охраной в Меце.

Базен счел верительные грамоты Ренье не более впечатляющими, чем сам Бисмарк, но проявил куда большую, чем Бисмарк, готовность ухватиться за любую соломинку.

Нельзя сказать, что проект Ренье казался ему таким уж безнадежно плохим. Он не питал доверия к правительству в Париже, а Ренье предлагал ему способ избежать бесславной капитуляции, уже нависшей над ним. Но Базен растолковал Ренье, что если уж его армия и покинет Мец, то исключительно не будучи связанной какими бы то ни было обязательствами перед кем бы то ни было, с вооружениями и обозом, и что не может быть и речи о сдаче крепости. Ренье тут же предложил Базену послать своего представителя к императрице, предпочтительно кого-нибудь из генералов, с которыми она была в самых приятельских отношениях, к примеру Бурбаки или Канробера. Базен был не против, но Канробер, которому было уже не привыкать отвечать отказом на всякого рода досадные назначения, категорически отказался выступить в предложенной ему роли. А Бурбаки, напротив, согласился, когда Базен отдал ему один из своих прямых приказов, что бывало нечасто, и 25 сентября Бурбаки, явно не в своей тарелке, переодетый в чужой штатский костюм и в форменном кепи Красного Креста, выехал из крепости, чтобы направиться в Англию. Но, добравшись до Брюсселя, генерал стал подозревать всю никчемность порученной ему миссии, и по прибытии в Англию его подозрения подтвердились. Императрица Евгения наотрез отказывалась вникнуть в суть дела и элегантно отказалась связывать себя любыми обязательствами, могущими оказаться во вред действиям правительства национальной обороны. С ее отказом предложенный Ренье план рухнул, и все его хитроумные ходы завели его в тупик.