Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль - [68]

Афера с «Лузитанией» весьма пригодилась Англии в той войне, которую она вела с немецкими подводными лодками, при совершенствовании планов блокады против противника, а также в психолого-пропагандистской подготовке американского вступления в войну. Но в это время Черчилль уже был вовлечен в предприятие, провал которого стали неизменно связывать с его именем: это был комбинированный фланговый удар, нанесенный по жизненно важным территориям стран Центральной Европы. Фишер же, который проявлял интерес к Померании, постарался на время разделить с морским Минфином его воодушевление.

О роли Черчилля в операции в Дарданеллах писалось много, и не в последнюю очередь им самим, и до сегодняшнего дня оспаривается вопрос о его персональной ответственности за концепцию, проведение и, наконец, провал операции. Проблематичным можно считать и то, исходила ли идея Черчилля о «молниеносной победе», достигнутой обходным путем, из реалистических предпосылок. Нереально было бы предполагать, что фронт стран Центральной Европы мог быть развернут без всяких усилий в случае успешной десантной операции на Балканах. Для успешного воплощения идеи потребовалось бы полное реструктурирование союзных фронтов. Однако именно этого Черчилль не хотел; он считал возможным ограниченное применение вооруженных сил, он отказывался даже в критической ситуации от необходимой поддержки сухопутными силами. Если сама идея уже спорна, то тем более непродуманным и опрометчивым становилось ее проведение. Самым тяжким для него был упрек в неумении оценить реальные трудности, которые перетягивали чашу весов, и нежелании выслушивать неприятные ему советы. Наперекор всем предостережениям он, как будто нарочно, упорно ставил на карту свое реноме и держался за эту идею, настаивал на ней даже тогда, когда операция была уже проиграна. Однако несправедливыми были и все громче звучавшие со всех сторон критические выступления, в которых на него взваливалась вся ответственность за происшедшее. С точки зрения военной стратегии, явно не хватало скоординированности между сухопутными войсками и флотом, между британцами и французами, а в кабинете, как и в Генеральном штабе, царили нерешительность и замешательство. Асквит, Китченер и Грей производили в данном случае не лучшее впечатление. Личной большой неудачей для Черчилля стал его конфликт с не менее автократичным лордом Фишером, который дезавуировал его своим прошением об отставке через три недели после высадки на Галлипольском полуострове 15 мая 1915 года. Жребий был брошен, когда Бонар Лоу, лидер консервативной партии и заклятый враг Черчилля, отказался поддерживать правительство в его тогдашнем составе. Без больших душевных мук злосчастный морской министр был принесен в жертву на алтарь пришедшей к тому времени к власти либерально-консервативной правительственной коалиции; в мае 1915 года он должен был передать Адмиралтейство А. Дж. Бальфуру. Сам же он довольствовался постом канцлера графства Ланкаши — синекурой, обрекавшей его на полное бездействие, заставившей его, человека, не знавшего в пути усталости, искать утешения в успокаивающих нервы воскресных занятиях живописью.

Этим карьере Черчилля был нанесен первый тяжелый удар в спину, от которого он не смог вполне оправиться в течение двух десятилетий. Его провал многим принес нескрываемое удовлетворение. Вопрос «Что же случилось в Дарданеллах?» долго еще не умолкал на предвыборных собраниях. Со своим красноречием и откровенными определениями он представлял собой удобную мишень, которая давала прикрытие людям, не менее его запутавшимся в противоречиях, но мгновенно отказавшимся от него в момент его поражения. Черчилль всегда был борцом-одиночкой, однако насколько он был изолирован, ему пришлось узнать только сейчас. Он отнюдь не поправил дело, когда заявил о своей вере в правильность операции и в необходимость ее продолжения, когда была очевидна необходимость отступления. К концу 1915 года Галлипольский плацдарм был освобожден от союзников, вклад Черчилля в их стратегию выразился в потере четверти миллиона человек.

К этому времени потерпевший сделал выводы из своего катастрофического поражения. 15 ноября 1915 года он заявил о своей отставке и в чине майора отправился на Западный фронт, где принял командование гвардейскими гренадерами. Примечательно — и это говорит в пользу его личных качеств, — что ему удалось преодолеть недоверие солдат-фронтовиков к незваному «политику». Своеобразная выправка, воодушевление, которое его никогда не оставляло, неизменно доброе расположение духа остались в памяти фронтовиков, которые были с ним рядом и в окопах, и на поле сражения. Он писал одному из своих друзей, что «ведет веселую жизнь с милыми людьми, абсолютно счастлив и свободен от забот и не может вспомнить, переживал ли еще когда-нибудь такие приятные три недели». Это настроение становится понятнее, если рассматривать его на фоне полного краха Дарданелльской операции. При маниакально-депрессивной предрасположенности Черчилля полугодовое интермеццо на Западном фронте было, пожалуй, единственным тоником, способным помочь выбраться из пропасти. Действительно, на Фландрском фронте при Плугстрете он возбужден, но в отличном настроении, увлеченно руководит своими подчиненными, которыми теперь являются шотландские стрелки; как командир он умел разбавить монотонность окопной войны самовольными ночными огневыми налетами. Глубокое, вызывающее слезы волнение охватывает его всегда, когда он говорит о дарданелльской истории. Для него это была не просто «производственная травма». Молниеносной победой на юго-востоке он хотел вписать себя на все времена в книгу истории, но это поражение заставило его самого усомниться в том, будет ли еще когда-нибудь достигнута высшая цель его жизни.