Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - [288]

У Рузвельта не было иллюзий относительно советских планов в Польше. Сталин признал люблинских поляков, невзирая на отчаянные просьбы повременить с этим со стороны президента и премьер-министра. Когда началась конференция в Ялте, Красная армия завершила освобождение Польши — и ее оккупацию. Проблема состояла в том, какой доли представительства некоммунистических польских деятелей можно добиться от страны, которая контролирует каждый избирательный округ Польши, рассматривает либералов и консерваторов как буржуазных эксплуататоров, если не фашистов, полна решимости обеспечить безопасный тыл Красной армии и свои собственные будущие границы.

Рузвельт решил проявить относительную гибкость в вопросе о новых границах Польши — они в любом случае, по существу, определены наступлением Красной армии, взаимопониманием в Тегеране и на других конференциях, — но настаивать на формировании демократического, независимого и жизнеспособного польского правительства.

— Я хотел бы поднять вопрос о Польше, — сказал Рузвельт в ходе третьего пленарного заседания. — Я прибыл издалека и поэтому пользуюсь преимуществом более объективного видения проблемы. В США проживает шесть-семь миллионов поляков. — Он напомнил о своем согласии в целом в Тегеране с линией Керзона. — Большинство поляков, как и китайцев, хотят сохранить лицо.

— Кто сохранит лицо, — прервал его Сталин, — поляки в Польше или польские эмигранты?

— Поляки хотят территорий Восточной Пруссии и части Германии, — продолжал Рузвельт. — Дома мне будет гораздо легче, если советское правительство что-нибудь сделает для Польши.

Президент выразил надежду, что маршал Сталин сделает добрый жест — отдаст Польше Львов и прилегающие нефтеносные земли. Сталин промолчал.

— Но самое важное — это создать в Польше постоянное правительство. Общественное мнение в США против признания люблинского правительства, и против на том основании, что оно представляет небольшую часть польского народа. Люди хотят формирования правительства национального единства, чтобы разрешить внутренние противоречия. Правительства, в котором представлены все пять основных партий, — Рузвельт перечислил их, — вот чего хотят. Может быть, маршала Сталина заинтересует: мне ничего неизвестно ни о лондонском правительстве поляков, ни о люблинском. В Вашингтон приезжал Миколайчик и произвел на меня большое впечатление. Думаю, он честный человек...

Черчилль поддержал президента:

— Я не раз делал заявления в парламенте в поддержку советских претензий на границу по линии Керзона, то есть передачи Львова Советской России. Меня за это часто критиковала партия, которую я представляю, критике подвергался также господин Иден. Но я всегда считал, что Россия понесла значительные потери в войне с Германией, освобождала Польшу и потому заслуживает удовлетворения своих претензий не силой, но по праву. Этой позиции я продолжаю придерживаться. Но конечно же, если такая могучая держава, как Советский Союз, сделает великодушный жест в отношении более слабой страны — жест, предложенный президентом, — мы воспримем такой поступок с удовлетворением.

Однако, — продолжал Черчилль, — я больше заинтересован в вопросе суверенитета, независимости и свободы Польши, чем в конкретных пограничных линиях. Хочется, чтобы у поляков был дом в Европе и они жили в нем согласно своим представлениям о жизни... Вот что волнует Великобританию. Вот из-за чего мы начали войну с Германией — за свободную и суверенную Польшу. Каждый знает здесь, что это угрожало самому существованию нашей страны.

Премьер настаивал далее на решении конференцией вопроса о формировании нового временного правительства Польши, которое станет выполнять свои функции до проведения свободных выборов:

— Правительство его величества горячо поддерживает предложение президента и ставит вопрос на рассмотрение наших русских союзников.

Сталин попросил десятиминутный перерыв. Вернулся он на заседание во всеоружии.

— Премьер-министр сказал, что польский вопрос для Великобритании — вопрос чести. Для России это не только вопрос чести, но и безопасности... За последние тридцать лет наш германский противник проходил по Данцигскому коридору дважды. Это происходило потому, что Польша слабая. В интересах русских, как и поляков, чтобы Польша стала сильной и могущественной, чтобы быть в состоянии, в своих собственных и наших интересах, закрыть коридор собственными силами. Коридор нельзя закрыть механически извне — Россией. Можно закрыть изнутри — только самой Польшей. Необходимо, чтобы Польша стала свободной, независимой и могущественной...

Затем Сталин обратился к линии Керзона и призыву Черчилля к ее модификациям.

— Премьер-министр считает, что мы должны сделать жест великодушия. Но я считаю долгом напомнить вам, что линия Керзона выдумана не Россией, но иностранцами... Керзоном, Клемансо и американцами в 1918-1919 годах. Россию не приглашали к участию в решении этого вопроса... Ленин возражал против этой линии. — Сталин распалялся все больше. — Некоторые хотят, чтоб мы были еще менее русскими, чем Керзон и Клемансо. Что на это скажут русские в Москве или украинцы? Они скажут, что Сталин и Молотов — гораздо худшие защитники России, чем Керзон и Клемансо. Я не могу с такой позицией вернуться в Москву.