Франкенштейн - [57]

Вместе с тем я принимал самые серьезные меры, чтобы оказаться во всеоружии, если чудовище нападет на меня в открытую. При мне всегда находилась пара пистолетов и кинжал, а сам я постоянно был начеку, готовый отразить любую атаку. Все это понемногу вернуло мне спокойствие и ясность мысли. По мере того как назначенный день становился все ближе, угроза монстра стала казаться мне далеко не такой неотвратимой, как виделась поначалу, и не стоящей того, чтобы находиться в напряжении каждую минуту. Больше того – в своем ослеплении я убедил себя, что, вопреки всему, ничто не сможет помешать нашему счастью с Элизой.

Теперь моя возлюбленная казалась вполне довольной и счастливой – этому способствовало прежде всего мое спокойствие. Но в день свадьбы – в тот день, когда, как я полагал, окончательно решится моя судьба, – Элиза вдруг загрустила. Может быть, ею овладело смутное предчувствие, или она размышляла о тайне, которую я обещал ей открыть только тогда, когда мы станем мужем и женой.

Но мой отец за суетой свадебных приготовлений ничего этого не замечал и не мог нарадоваться. Что касается внезапной грусти Элизы, он счел ее всего лишь обычной застенчивостью невесты.

После брачной церемонии в церкви в нашем доме собралось множество гостей, однако мы провели с ними совсем немного времени – было решено, что Элиза и я отправимся в свадебное путешествие по воде, переночуем в Эвиане и на следующий день продолжим путь к озеру Комо. Погода стояла великолепная, дул попутный ветер, все благоприятствовало нашей поездке.

То были последние часы, когда я чувствовал себя почти счастливым.

Наше небольшое парусное судно быстро продвигалось вперед; мы укрылись от жгучих солнечных лучей под тентом и любовались красотой окрестных пейзажей. Справа от нас зеленели берега Монталегра, над которыми вдали возвышались величественный Монблан и группа покрытых снегами вершин, пытающихся с ним соперничать; на противоположном берегу громоздилась темная громада могучей Юры.

Я бережно взял руку Элизы и проговорил:

– Ты невесела, любимая. Но если бы ты знала, что выпало на мою долю и что мне, быть может, еще предстоит, то постаралась бы не огорчать меня. Позволь мне хотя бы ненадолго ощутить покой – то единственное, что может подарить мне этот прекрасный день.

– Я всем сердцем хочу, чтобы ты был счастлив, милый, – ответила Элиза, – и надеюсь, что тебе больше ничего не грозит. Поверь – на душе у меня легко и хорошо, даже если мое лицо и не выражает безмятежной радости. Внутренний голос шепчет мне, чтобы я не слишком надеялась на будущее, но я не хочу к нему прислушиваться. Смотри, как мы быстро плывем, взгляни на эти причудливые облака, которые окутывают и снова открывают вершину Монблана, придавая этому дивному пейзажу живое движение. Взгляни на стайки рыб, сопровождающих нас, и на эту хрустально чистую воду, сквозь которую видна каждая песчинка на дне. Какой день! Какой полной и безмятежной кажется природа!

Этими словами Элиза старалась отвлечь себя и меня от всего, что вызывало уныние. Но я видел, что настроение у нее неровное: радость, вспыхивавшая в ее глазах, вскоре сменялась тревогой и странной задумчивостью.

Солнце склонилось к западу; мы миновали устье реки Дрансе и долго следили за тем, как река прокладывает путь сквозь расселины высоких гор к долинам и предгорным склонам. В этих местах Альпы вплотную подступают к озеру, и вскоре мы оказались в настоящем амфитеатре гор, замкнутом на востоке. В центре его сверкали шпили церквей Эвиана, окруженные лесами, карабкающимися по окрестным склонам.

Южный ветер, несший нас с удивительной быстротой, к закату утих, сменившись вечерним бризом. Его легкие порывы вызывали лишь рябь на воде да шелест древесной листвы, который стал слышен, едва мы приблизились к берегу, окунувшись в упоительные запахи луговых цветов и свежескошенного сена.

Солнце село, едва мы ступили на берег, и я снова почувствовал, как во мне оживают глухое волнение и страх.

2

Было восемь часов, когда мы вышли на берег; дневной свет угасал. Мы немного погуляли у озера, любуясь окрестностями, которые постепенно погружались в сумерки, а затем отправились в гостиницу.

Тем временем южный ветер сменился западным. Луна почти достигла зенита и начала опускаться, облака скользили по небу с быстротой хищных птиц, то и дело скрывая ее свет, а на озере поднялось бурное волнение. Внезапно разразился сильнейший ливень.

Весь день я владел собой, но, как только мрак поглотил привычные формы предметов, страх вновь затопил мою душу. Я был взволнован и напряжен как струна; моя рука лежала на рукояти пистолета, спрятанного во внутреннем кармане сюртука, любой звук заставлял меня вздрагивать, однако я был готов дорого продать свою жизнь и сражаться до тех пор, пока не погибну сам или не уничтожу чудовище.

Элиза некоторое время молча следила за мной, но, вероятно, на моем лице ей удалось прочесть нечто такое, что смертельно испугало ее. С дрожью в голосе она спросила:

– Что так встревожило тебя, милый? Чего ты боишься?

– Будь спокойна, любовь моя, – ответил я, – минет эта ночь, и все будет превосходно. Главное для нас – чтобы эта страшная ночь осталась позади.