«Франкенштейн» и другие страшные истории - [17]

Евфрасия робко подала ему тонкую нежную руку.

– Скажи, дитя, ты когда-нибудь думаешь о будущем? – спросил Эмиль, усаживая Евфрасию рядом с собой.

– О будущем? – по-детски рассмеялась она. – Я не заглядываю вперед и не оглядываюсь назад. Впрочем, мы знаем наше будущее. Это больница.

– И ты говоришь это так спокойно, равнодушно! – изумился Рафаэль, глядя на эту маленькую фею из сказки.

– Старость подарит нам черные чулки и морщины, – подхватила Акилина, – от наших прелестей останется только холодная гниющая грязь. Нет, лучше умереть от наслаждений, чем от болезни.

– Верно, ты много страдала, – тихо сказал Рафаэль.

– Кашемир, драгоценности, золото, венки из цветов – это принадлежит молодости. Дайте мне миллионы, я их растранжирю, ничего не отложу на будущий год, – сказала Евфрасия, соблазнительно изгибая свое юное прелестное тело.

– Я поделю свою жизнь на две половины, – вновь подхватила Акилина, – первая – это молодость, упоительная, полная радостей. Вторая – старость, печаль и равнодушие ко всему. Вот когда я настрадаюсь вволю.

– Ах, вы не знаете, что значит наслаждаться со смертью в душе, – совсем тихо прошептала юная Евфрасия.

Рафаэль с изумлением и состраданием посмотрел на нее, не зная, что сказать.

Слуги внесли чаши с голубоватым пламенем горячего пунша.

Тихая мелодичная музыка сменилась неистовыми ритмами. Те, кто еще мог держаться на ногах, подхватив прелестных дам, со смехом, с дикими криками закружились по залу. Любовь, бред сплетались в их самозабвенных объятиях. Казалось, сам воздух напоен парами вина и наслаждения.

Рафаэль и Эмиль еще сохраняли в своих мыслях и чувствах некоторую обманчивую реальность. Эмиль взял друга под руку.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – покачнувшись, сказал Рафаэль, – слишком многое со мной случилось за этот день. Сам не знаю, был ли это бред, сон или все это явь.

– О, я забыл тебе сказать, – перебил его Эмиль, – а может быть, ты уже сам знаешь это? Твою пьесу взял один из самых модных театров. Вот так, мой милый! Твое имя станет известным в светских салонах. А пока что возьми у меня немного денег. Купи себе новый фрак, перчатки…

Рафаэль был как в тумане, он уже не мог различать, было ли что-то реально в тех странных событиях, которые так внезапно окружили его.

Эмиль довез его до убогой гостиницы «Сен-Кантен» и, покачав головой, с сомнением посмотрел на дряхлую темную лестницу, которая вела в мансарду Рафаэля.

– Отдохни, дружок, – ласково сказал Эмиль на прощание, – завтра будет все другое. Вечером ты увидишь Феодору, самую пленительную и модную женщину Парижа. Итак, до завтра! Мы отправимся в ее особняк.

Имя Феодоры звучало в сознании Рафаэля, подобно чарующей музыке. Едва склонившись на старый диван, он уснул, но и во сне его не оставляло неясное прекрасное видение.

Он с трудом дождался вечера, нетерпение торопило. И вот наконец она, Феодора! Да, она была восхитительна в белом платье, украшенном струящимся жемчугом. Ничего яркого, сверкающего. Ее туалет не затмевал ее, он был только обрамлением ее благородной сияющей красоты. Голос Феодоры был нежен и вместе с тем звучен.

Эмиль легко, ненавязчиво стал рассказывать ей о незаурядных талантах Рафаэля. В ответ была мягкая, скользнувшая по изящным губам улыбка.

Рафаэль присоединился к толпе влюбленных, окружавших Феодору.

– Взгляни на этого человечка в черном фраке, – шепнул ему Эмиль, – это пэр Франции. И вот тебе еще совет, мой милый, не показывай, что ты в восторге от ее прелести. Она слишком к этому привыкла.

Эмиль взял его под руку, и они пошли по анфиладе комнат. Гостиные были обставлены с изысканным вкусом, и каждая поражала особым убранством. Готический будуар, колонны и старинные гобелены сменялись восточными коврами, невольно привлекающими к мягкому покою и сладостному отдыху.

Эмиль беззвучно открыл золоченую дверь в спальню и показал роскошное сладострастное ложе, слегка задернутое белым муслином.

– Разве это не безнравственно? – шепнул он с улыбкой. – Показывать влюбленным этот трон любви и не отдаваться никому. Разве не загадка эта женщина?

Очарованный Рафаэль вернулся в готический будуар и замер, любуясь Феодорой. Как она была хороша! В ней гармонично сочетались почти девичья скромность и страсть, сдержанность, переходящая в строгость, и вдруг вспыхивающий в глазах чувственный блеск.

Рафаэль ушел, покоренный ее продуманной прелестью и манящей роскошью. Очутившись в своей холодной мансарде, он продолжал думать о Феодоре. По-королевски богатый особняк и эта убогая нищета. В этот миг он забыл, сколько плодотворных мыслей, идей посетили его под этой наклонной крышей. Нет, только Феодора! Он добьется ее любви.

Он стал бывать у нее ежедневно. Постепенно он преодолел застенчивость и робость. Теперь речь его сверкала остроумием, а порой и насмешкой. Пожалуй, это ей нравилось. Она заметно стала выделять его из толпы очарованных, ослепленных ею поклонников. Страсть уже целиком владела им. Но он понимал, что ступил на опасный путь, и порой ему казалось, что Феодора просто играет с ним, дразнит его, и это приводило его в отчаяние.

Он никогда не мог быть уверенным, что назначенное ею свидание состоится. Феодора могла быть с ним кокетлива и мила, и вдруг она становилась убийственно равнодушной, от нее веяло нестерпимым холодом. Однажды она обещала поехать с ним в театр и вдруг отказала. Но Рафаэль все же отправился в театр один. К своему отчаянию, он увидел ее сидящей в ложе, окруженной целой свитой мужчин. Однако после окончания спектакля именно ему она сказала: проводите меня! Войдя в ее особняк, они сели у камина. Она была так прелестна, освещенная вспыхивающими огненными язычками, улыбка нежности мелькала у нее на губах.