Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера - [18]

Шрифт
Интервал

, 1 марта министр благодарит одного из консулов за сообщение о заговоре с целью сжечь королевский флот, пока он стоит разоруженным в Тулоне. Уже неделю спустя имя Сент-Илера упоминается в связи с этим заговором в сослагательном наклонении, «может быть», а сам он описывается как «cet homme des mauves actions». К этому времени Поншартрену уже известно в общих чертах его прошлое и его настоящее имя: министр ссылается на письмо, полученное им еще 4 февраля от чиновников Адмиралтейства в Бордо. 23 марта Поншартрен направляет маркизу де Торси подробную справку об авантюристе — и предлагает подумать о том, чтобы направить в Геную французское судно и попытаться заманить Сент-Илера на борт с целью похищения. Неопределенность, однако, сохраняется: даже и в середине апреля, по словам министра, все еще «предполагается», что он является автором заговора в Тулоне. В мае Поншартрен выговаривает консулу Оберу за неспособность дать достаточно подробный отчет о мотивах и планах барона. Обер докладывал, что его настоящее имя Жозеф Шабер (Chabert); нет, поправляет министр, сообщу вам по секрету, что он Жан (так!) Аллер{80}.

К концу мая становится известно, что Сент-Илера посадили под арест в Милане, а в последних числах июня Поншартрен информирует консулов о том, что барон выпущен из-под ареста и направляется в Неаполь; одновременно французской разведке становится известно, что в Генуе его уже давно поджидает некий молодой человек из Тулона, представляющийся его кузеном. От консулов требуют добиваться ареста Сент-Илера местными властями; один из них смог привлечь к сотрудничеству «генуэзца, секретаря агента эрцгерцога», у которого есть надежные информаторы («bonnes correspondances») в Неаполе. В начале октября Поншартрену «интересно узнать», почему барона поместили в Кастель-Нуово в Неаполе, к концу октября он уже пытается разобраться, почему авантюрист опять оказался на свободе. До министра доносятся слухи о «друзьях», которым Сент-Илер обязан освобождением; один из консулов доносит ему, что барона выпустили по приказу из Вены и что императорский наместник в Неаполе фон Даун вынужден был даже перед ним извиняться{81}. В феврале 1714 г. появляются сообщения, что фон Даун распорядился выслать Сент-Илера под охраной до границы, а затем — что авантюрист вторично арестован вместе с неким «французским церковником, с которыми состоял в тесных сношениях». На протяжении последующих месяцев де Поншартрен настойчиво повторяет запросы касательно положения и возможных планов Сент-Илера, который именуется «крайне опасным человеком»{82}.

Ответные донесения от французских консулов, в первую очередь от Обера из Генуи, дают нам возможность чуть ближе взглянуть и на авантюриста, и на методы работы французских агентов. Так, из сообщения Обера мы узнаем, что в начале марта Сент-Илер проживает в Генуе в гостинице и выдает себя за лицо значительное («faisant la figure d’un homme de consideration»): y него камердинер и три лакея. Его социальные связи, однако, не соответствуют его предполагаемому статусу— Обер особенно подчеркивает, что Сент-Илер ест у себя дома (а не в гостях, как приличествовало бы светскому человеку){83}. В следующем развернутом донесении Обер сообщает подробности, которые крайне любопытны для нас с точки зрения представлений об экспертизе в ту эпоху: оказывается, что Сент-Илер «не инженер, как мне говорили; правда, он кое-что знает о фортификациях, но недостаточно, чтобы быть инженером». Здесь примечательно и наличие у француза некоторых познаний, и неформализованность статуса «инженера», который определяется именно наличием где-то и как-то полученных им познаний.

Обер вновь подчеркивает, что Сент-Илер пытается изображать из себя человека «благородного происхождения и очень важного (un homme de sang illustre et de grand consideration)». Однако на самом деле, как полагает консул, авантюриста зовут Жозеф Шабер (Joseph Chabert), сын Франсуа Шабера; у него также есть брат Оноре. Эти двое приезжали к нему в Геную парой месяцев ранее, но затем уехали. На данный момент в Генуе у него находятся еще двое предполагаемых родственников («ses parens»), Франсуа Помей (François Pomey) и Антуан Жанс (Aintoine Gense). Консул реконструирует их социальный статус и отношения с Сант-Илером на основании наблюдений за их поведением в самой гостинице: Оберу известно, что эти двое едят не за столом самого Сент-Илера и не за столом для прислуги, но за общим столом в гостинице («ala table de l’hote»), что указывает на их невысокий статус. «Они пристойно одеты, и я потому полагаю, что это его родственники, что они не прислуживают ему ни за столом, ни в его комнате», заключает консул. Возможно, его информаторами были сам хозяин гостиницы или его прислуга, или же Обер лично посещал заведение, чтобы наблюдать за авантюристом. В заключение Обер рекомендует арестовать этих двоих по их возвращении во Францию «в соответствии с письмом, которое я передал с капитаном фелуки, на которой они отплыли»{84}.

В мае мы узнаем, что Сент-Илер оказался в заключении из-за взятой им на содержание дамы. Вернувшись из поездки во Францию, ее муж (лакей высокопоставленного императорского чиновника) не обнаружил ее в Генуе. Узнав, что она отбыла с авантюристом в Милан, супруг пустился за парой в погоню и добился заключения Сент-Илера в тюрьму «под каким-то надуманным предлогом». Уже неделю спустя оказывается, что авантюрист освободился, заплатив мужу сотню пистолей. Его контакты — герцог де Уседа, имперский агент


Рекомендуем почитать
«Железный поток» в военном изложении

Настоящая книга охватывает три основных периода из боевой деятельности красных Таманских частей в годы гражданской войны: замечательный 500-километровый переход в 1918 г. на соединение с Красной армией, бои зимой 1919–1920 гг. под Царицыном (ныне Сталинград) и в районе ст. Тихорецкой и, наконец, участие в героической операции в тылу белых десантных войск Улагая в августе 1920 г. на Кубани. Наибольшее внимание уделяется первому периоду. Десятки тысяч рабочих, матросов, красноармейцев, трудящихся крестьян и казаков, женщин, раненых и детей, борясь с суровой горной природой, голодом и тифом, шли, пробиваясь на протяжении 500 км через вражеское окружение.


Папство и Русь в X–XV веках

В настоящей книге дается материал об отношениях между папством и Русью на протяжении пяти столетий — с начала распространения христианства на Руси до второй половины XV века.


Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.)

Работа посвящена одной из актуальных тем для отечественной исторической науки — Второй пандемии чумы («Черной смерти») на территории Золотой Орды и прилегающих регионов, в ней представлены достижения зарубежных и отечественных исследователей по данной тематике. В работе последовательно освещаются наиболее крупные эпидемии конца XIII — первой половины XV вв. На основе арабо-мусульманских, персидских, латинских, русских, литовских и византийских источников показываются узловые моменты татарской и русской истории.


Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.)

Представленная монография затрагивает вопрос о месте в русско- и церковно-ордынских отношениях института киевских митрополитов, столь важного в обозначенный период. Очертив круг основных проблем, автор, на основе широкого спектра источников, заключил, что особые отношения с Ордой позволили институту киевских митрополитов стать полноценным и влиятельным участником в русско-ордынских отношениях и занять исключительное положение: между Русью и Ордой. Данное исследование представляет собой основание для постановки проблемы о степени включенности древнерусской знати в состав золотоордынских элит, окончательное разрешение которой, рано или поздно, позволит заявить о той мере вхождения русских земель в состав Золотой Орды, которая она действительно занимала.


На заре цивилизации. Африка в древнейшем мире

В книге исследуется ранняя история африканских цивилизаций и их место в истории человечества, прослеживаются культурно-исторические связи таких африканских цивилизаций, как египетская, карфагенская, киренская, мероитская, эфиопская и др., между собой, а также их взаимодействие — в рамках изучаемого периода (до эпохи эллинизма) — с мировой системой цивилизаций.


Олаус Магнус и его «История северных народов»

Книга вводит в научный оборот новые и малоизвестные сведения о Русском государстве XV–XVI вв. историко-географического, этнографического и исторического характера, содержащиеся в трудах известного шведского гуманиста, историка, географа, издателя и политического деятеля Олауса Магнуса (1490–1557), который впервые дал картографическое изображение и описание Скандинавского полуострова и сопредельных с ним областей Западной и Восточной Европы, в частности Русского Севера. Его труды основываются на ряде несохранившихся материалов, в том числе и русских, представляющих несомненную научную ценность.


«Сибирские заметки» чиновника и сочинителя Ипполита Канарского в обработке М. Владимирского

В новой книге из серии «Новые источники по истории России. Rossica Inedita» публикуются «Сибирские заметки» Ипполита Канарского, представляющие собой написанные в жанре литературного сочинения эпохи сентиментализма воспоминания автора о его службе в Иркутской губернии в 1811–1813 гг. Воспоминания содержат как ценные черты чиновничьего быта, так и описания этнографического характера. В них реальные события в биографии автора – чиновника средней руки, близкого к масонским кругам, – соседствуют с вымышленными, что придает «Сибирским заметкам» характер литературной мистификации. Книга адресована историкам и культурологам, а также широкому кругу читателей.


Дамы без камелий: письма публичных женщин Н.А. Добролюбову и Н.Г. Чернышевскому

В издании впервые вводятся в научный оборот частные письма публичных женщин середины XIX в. известным русским критикам и публицистам Н.А. Добролюбову, Н.Г. Чернышевскому и другим. Основной массив сохранившихся в архивах Москвы, Петербурга и Тарту документов на русском, немецком и французском языках принадлежит перу возлюбленных Н.А. Добролюбова – петербургской публичной женщине Терезе Карловне Грюнвальд и парижанке Эмилии Телье. Также в книге представлены единичные письма других петербургских и парижских женщин, зарабатывавших на хлеб проституцией.