Французские лирики XIX и XX веков - [7]

Знамена гордые швыряющий во прах,

Сей призрак призрака, сей дым на небоскате,

Порой во весь свой рост встающий в сердце ратей, —

Смятенье подошло к солдату в этот миг,

И, руки заломив, влило в уста свой крик:

«Спасайся поскорей кто может!» С той минуты

Сей крик стал лозунгом; растерянны и люты,

Как будто некий смерч сейчас прошел по ним,

Средь ящиков, возков, глотая пыль и дым,

Свергаясь в пропасти, скрываясь в рожь и травы,

Бросая кивера, оружье, знаки славы

Под сабли прусские, они, гроза владык,

Дрожали, плакали, бежали. В краткий миг,

Как на ветру горит летящая солома,

Исчезла армия — земной прообраз грома,

И поле, где теперь мечтаем мы, в овсе,

Узрело бегство тех, пред кем бежали все.

Прошло уж сорок лет, а этот мрачный угол.

Равнина Ватерло, еще полна испуга,

Лишь вспомнит, как пришлось ей увидать в былом

Гигантов гибнувших и бегство и разгром!

Наполеон смотрел, как ток уносит рьяный

Людей и лошадей, знамена, барабаны,

И вновь со дна души в нем поднялась тоска.

Опять он к небесам воззвал: «Мои войска

Погибли. Я разбит. Империи следа нет.

Твой гнев, господь, ужель еще не перестанет

Преследовать меня?» Тогда, сквозь гул и бред

И грохот выстрелов раздался голос: «Нет!»

III

Он пал, и приняла иной уклад Европа.

Есть средь морских пучин наследие потопа,

Кусок материка, угрюмых рифов ряд.

Судьба взяла гвоздей, ошейник, тяжкий млат,

Схватила бедного, живого громотатца

И, продолжая им с усмешкой забавляться,

Помчалась пригвождать его к морской скале,

Чтоб коршун Англии терзал его во мгле.

Исчезновение величия былого!

От утренней зари до сумрака ночного —

Лишь одиночество, заброшенность, тюрьма,

У двери — красный страда, вдали — леса, кайма

Необозримых вод, да небосвод бесцветный,

Да парус корабля, с его надеждой тщетной.

Все время ветра шум, все время волн напор!

Прощай, разубранный пурпуровый шатер!

И белый конь, прощай, для Цезаря рожденный! —

Уж барабанного нет боя, нет короны,

Нет королей, что чтут его, как божество.

Нет императора, нет больше ничего!

Опять он — Бонапарт. Уж нет Наполеона.

Как оный римлянин, парфянином сраженный,

К пылающей Москве стремился он мечтой,

И слышал над собой солдатский окрик: «Стой!»

Сын — пленник, а жена — изменница: обоих

Лишился он. Гнусней разлегшейся в помоях

Свиньи, его сенат глумиться стал над ним.

В часы безветрия, над берегом морским —

Над черной бездною — по насыпи огромной

Шагал, мечтая, он в плену пучины темной.

Печальный кинув взор на волны, небосклон,

Воспоминаньями былого ослеплен,

Он мыслью уходил ко дням своей свободы.

Триумф! Небытие! Спокойствие природы!

Орлы летели вдаль, над ним уж не паря.

Цари — тюремщики во образе царя —

Его замкнули в круг, навек нерасторжимый.

Он умирал, и смерть, приявши облик зримый,

Восстав пред ним в ночи, росла, к себе маня,

Как утро хладное таинственного дня.

Его душа рвалась отсель в предсмертной дрожи.

Однажды, положив оружие на ложе,

Промолвил он: «Теперь конец!» — и, рядом с ним,

Улегся под плащом Маренго боевым.

Его сражения при Тибре и при Пиле,

Дунайские — пред ним чредою проходили.

«Я победил! — он рек, — орлы летят ко мне!»

Вдруг, взором гаснувшим скользнувши по стене,

Он взор мучителя заметил ядовитый:

Сэр Гудсон Ло стоял за дверью приоткрытой.

Тогда, пигмеями поверженный колоса,

Воскликнул он: «Ужель не все я перенес?

Господь, когда ж конец? Жестокой кары бремя

Сними с меня!» Но глас изрек: «Еще не время!»

НАРОДУ

Тебе подобен он: ужасен и спокоен,

С тобою он один соперничать достоин.

Он — весь движение, он мощен и широк.

Его смиряет луч и будит ветерок.

Порой — гармония, он — хриплый крик порою.

В нем спят чудовища под синей глубиною,

В нем набухает смерч, в нем бездн безвестных ад,

Откуда смельчаки уж не придут назад.

Колоссы прядают в его простор свирепый:

Как ты — таран, корабль он превращает в щепы.

Как разум над тобой, маяк над ним горит.

Кто знает, почему он нежит, он громит?

Волна, где чудится, гремят о латы латы,

Бросает в недра тьмы ужасные раскаты.

Сей вал тебе сродни, людской водоворот:

Сегодня заревев, он завтра всех пожрет.

Как меч, его волна остра. Прекрасной дщери,

Он вечный гимн поет рожденной им Венере.

В свой непомерный круг он властно заключил,

Подобно зеркалу, весь хоровод светил.

В нем — сила грубая и прелесть в нем живая.

Он с корнем рвет скалу, былинку сберегая.

К вершинам снежных гор он мечет пену вод,

Но только он, как ты, не замедляет ход

И, на пустынный брег ступивши молчаливо,

Мы взор вперяем вдаль и верим в час прилива.

ФОРТЫ

Они — парижских врат сторожевые псы,

Затем, что мы — внутри осадной полосы.

Затем, что там — орда, чьи подлые отряды

Уж добираются до городской ограды,

Все двадцать девять псов, усевшись на холмы,

Тревожно и грозя глядятся в дебри тьмы

И, подавая знак друг другу в час укромный,

Поводят бронзой шей вокруг стены огромной,

Они не знают сна, когда все спит кругом,

И, легкими хрипя, выкашливают гром;

Внезапным пламенем звездообразных вспышек

Порою молния летит в долины с вышек,

Густые сумерки во всем таят обман:

В молчаньи — западню, в покое — ратный стан.

Но тщетно вьется враг и ставит сеть ловушек;

Не подпуская к нам его ужасных пушек,

Они глядят вокруг, ощупывая мрак.

Париж — тюрьма, Париж — могила и бивак,