Французская защита - [6]
— Bon.
Она помолчала, по-прежнему разглядывая Виктора. Потом медленно прошлась вдоль стола, у которого он стоял, ее палец заскользил по гладкой поверхности.
«Что ей надо от меня? — подумал Одинцов. — Кто она такая?»
— De la Gard![14] — вдруг выкрикнула в пустынный коридор женщина. Спустя полминуты послышались быстрые шаги, и в столовой возник охранник
Она что-то сказала ему, тот кивнул и удалился. Вскоре вернулся вместе с заключенным.
Виктор перевел взгляд на лицо узника и подумал: «Похоже — наш».
Он не ошибся.
Невысокий худощавый парень лет двадцати пяти, выслушав несколько слов женщины, повернулся к Виктору:
— В общем, так, братан… Она здесь — начальник тюрьмы, знает, что ты шахматист и попал сюда по глупости.
Парень повернулся к начальнице, та снова выдала несколько предложений.
— Она хочет, чтобы ты провел для местных зэков…этот…ну, в общем, сеанс одновременной игры. Понял?
— Понял, — кивнул Одинцов.
— А еще, выслушав просьбу твоего пожилого друга, переводит тебя ко мне в камеру, — улыбнулся земляк, — теперь повеселее нам будет! — добавил новоявленный переводчик.
— Я согласен, — Виктор посмотрел в темные оливки глаз начальницы, потом повернул голову и спросил, — а как тебя звать и ее?
— Меня — Лёха, ее — Женевьева, запомнил?
— Конечно…
— Да не смотри на нее так, — снизив голос, добавил Леха.
— А почему?
— В камере объясню… Потом! — он слегка коснулся пальцами локтя Виктора. Женевьева повернулась на каблуках и, покачивая бедрами, пошла на выход.
Мужчины проводили ее взглядами: черная юбка, плотно обтягивающая стройные ноги, вверху принимала привлекательные, округлые формы. Охранник выразительно посмотрел на товарищей по несчастью.
— Айда и мы! — по-простецки воскликнул Лёха. Через две минуты Виктор увидел свое новое жилище.
‘Rendez-vous est fini! — Конец свидания! (фр.)
"Monsieuer!..Dix minutes — Господин!..Десять минут! (фр.)
***Bon!— Хорошо! (фр.)
""Je me sens mal — Мне плохо (фр.)
““Très bien — Очень хорошо (фр.)
""“Attends! — Подожди! (фр.)
“*""Es-tu joueur d’échecs?? — Ты шахматист? (фр.)
"""“De la Gard! — Охранник! (фр.)
Оно было попросторнее камеры, в которую поместили Одинцова. Вдоль боковых стен стояли две приличные кровати, в углу на тумбочке красовался небольшой телевизор.
— Ого! — присвистнул Одинцов. — Почти все удобства!
— Да уж, это тебе не наши тюрьмы! — засмеялся Лёха.
— А ты что, и у нас бывал там? — повернулся к нему Виктор.
— Да приходилось… — уклончиво протянул соотечественник, и Одинцов понял, что расспрашивать дальше не стоит.
Он немного повеселел, встретив земляка, и только ноющая боль в сердце, одной нотой, но очень болезненной и нетерпеливой — заставляла Виктора морщиться: «Как там мои? Ждут ведь…»
— Располагайся! — Алексей жестом показал новичку на кровать справа от окна. — В тумбочке твое постельное белье и кой какие вещи для гигиены. Виктор сел на кровать и посмотрел на соседа:
— Давно здесь?
— Давно… — Лёха помолчал и добавил — год уже.
— Привык?
— Нет, конечно. Воля дороже всего, ты знаешь.
Они разговорились.
Лёха был уже в курсе дела Одинцова.
— Не дрейфь, тебе много не дадут! — обнажил он прокуренные зубы. — Максимум месяца 3–4 попаришься, и будешь свободен, как птица!
— А ты? — Одинцов внимательно посмотрел сокамернику в глаза.
Тот вздохнул и, сложив руки на груди, с тоской посмотрел в окно:
— Мне еще долго здесь, — глухо сказал он, — скачок мы с корешем сделали на ювелирный магазин…
— Скачок? — приподнял брови Виктор.
— Ну да. Полгода с другом мыкались во Франции, перебивались случайными заработками. Виза давно истекла, попадали пару раз из-за этого в полицию.
— А почему назад не уехали? — наклонился вперед Одинцов.
— А что там делать? Работы нет, денег тоже, никаких перспектив. Хотели получить здесь гражданство, наладить какой-нибудь бизнес, зажить как люди. Не получилось…
— И что?
— А! — Лёха махнул рукой с выражением безнадежности на лице. — Выпили с корешем, а были голодные при этом…ну и решили: или пан, или пропал!
— И грабанули ювелира?
— Точно так. В полночь подобрались к витрине, саданули по ней что есть мочи булыжником, впопыхах собрали рыжевьё с брюликами и, — ходу!
— А как попали то?
— Попал я один. Сигнализация заверещала, а недалеко патруль их разъезжал. Мы машину увидели и решили — драпаем в разные стороны! Мне не повезло — полицаи за мной погнались. А кореш в метро нырнул и ушел. Теперь, по слухам, магазин большой открыл в Москве…
Одинцов лег на постель и задумался.
В камере наступило молчание.
— Вот так брат, мне еще здесь два года трубить, — ухмыльнулся Лёха, — но одна надежда есть…
— Какая?
— Когда вернусь в Москву, думаю, что друг мой честно поделится, он ведь уговаривал меня на скачок.
— А родные есть у тебя?
— Нет. Родители умерли. А жена, сказали, узнав, что я в тюрьме, ушла жить к другому.
Суд вынес Одинцову приговор: три месяца тюрьмы.
Адвокат, прикрепленный по закону, вел защиту с постоянным выражением брезгливости на холеном лице. Видимо, ему и раньше приходилось участвовать в подобных процессах, где обвиняемыми были иностранцы. Его лощеное лицо часто передергивала гримаса недоумения: именно в те моменты, когда речь заходила о причинах развязанной Одинцовым драке, было видно, как трудно даются французу слова защиты.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».