Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. - [9]

Эти недостатки національнаго характера поддерживались ложнымъ школьнымъ воспитаніемъ. Молодые люди, говоритъ Тэнъ, произносящіе въ классѣ риторики рѣчи, и въ классѣ философіи пишущіе «разсужденія, усваиваютъ привычку выводить все а priori. Юридическій факультетъ продолжаетъ развивать этотъ дедуктивный методъ. Никогда у насъ право не выводится изъ реальной исторіи или изъ нравовъ даннаго народа. Эта наклонность къ дедуктивному методу популяризуется журнализмомъ. Нѣтъ ничего легче, какъ написать газетную статью, исходя изъ отвлеченнаго принципа и развивая его послѣдствія. Даже невозможно иначе писать статьи. Всякая статья должна быть утвердительна и приводить къ категоричному выводу. Только тогда ее читаютъ.

«А къ этому присоединяются недостатки мѣстныхъ учрежденій. Вслѣдствіе ненормальной организаціи муниципальнаго порядка (городскихъ и земскихъ учрежденій), индивидуумъ у насъ лишенъ того первоначальнаго политическаго воспитанія, которое ему предоставляетъ Швейцарія, Англія, Бельгія. Наша политическая и административная система даетъ ему всѣ права и отнимаетъ у него всякую возможность примѣнять ихъ. Оттого у него громадныя претензіи и полная политическая неспособность. Ученикъ Итонскаго колледжа, дровосѣкъ въ Иллинойсѣ больше смыслятъ въ политикѣ, чѣмъ большинство нашихъ депутатовъ»{9}.

Чѣмъ живѣе Тэнъ ощущалъ недуги современной ему Франціи, тѣмъ настойчивѣе становилось его желаніе изслѣдовать въ прошломъ ихъ причины. Онъ надѣялся, что его изслѣдованіе будетъ имѣть значеніе консультаціи при постели больного. Чтобы леченіе имѣло успѣхъ, нужно, чтобъ больной сознавалъ свой недугъ. Это сознаніе отниметъ у него охоту искать новыхъ потрясеній.

Тэнъ вѣрилъ въ побѣдоносную силу науки и знанія, вѣрилъ, что строго научный методъ превратитъ и политику въ точную науку. Онъ ставилъ себѣ цѣлью внести посильный вкладъ въ тотъ рядъ изслѣдованій, которыя «по прошествіи полувѣка позволятъ благонамѣреннымъ людямъ пойти далѣе чувствительныхъ впечатлѣній или эгоистическихъ вожделѣній въ общественной жизни отечества».

Полный надеждъ на торжество точной науки въ дѣлѣ устроенія человѣческой жизни, Тэнъ восклицалъ: «Законный владыка міра и будущаго не то, что въ 1789 году называли «Разумомъ» (la Raison), а то, что въ 1878 году разумѣютъ подъ «Наукою».

Тэнъ могъ тѣмъ болѣе разсчитывать на плодотворность научнаго изслѣдованія прошлаго Франціи, что совершенно разочаровался въ достовѣрности наиболѣе популярныхъ историковъ революціи — Тьера и Мишле. О первомъ онъ писалъ графу Мартелю, приславшему ему свое сочиненіе о Тьерѣ{10}: «Вы обнаружили его способъ работать безъ точныхъ копій документовъ, безъ собственноручныхъ и опредѣленныхъ замѣтокъ, лишь по памяти или на основаніи отзыва своего секретаря, съ потребностью быстро достигнуть общаго эффекта, составить повѣствованіе по вкусу массы читателей, съ привычкой не взвѣшивать словъ, довольствоваться приблизительной вѣрностью выраженій, съ очень благоразумной предосторожностью не вставлять въ свой текстъ буквальныхъ цитатъ изъ источниковъ, съ мѣщанскимъ пристрастіемъ къ словамъ возвышеннымъ и неопредѣленнымъ, къ ложному приличію, съ безцеремонностью и беззастѣнчивостью импровизатора, всегда готоваго и всегда банальнаго».

Въ другой разъ Тэнъ писалъ: «Я справлялся у людей, которые знакомы съ способомъ работы Тьера; онъ, повидимому, самъ читалъ мало, заставлялъ читать другихъ и часто довольствовался ихъ извлеченіемъ (résumé); его главной заботою было создать въ головѣ повѣствованіе бѣглое, легкое, пріятное; успѣвши въ этомъ, онъ вечеромъ передавалъ его Минье или Бартелеми Сентъ-Илеру, затѣмъ диктовалъ его ораторскимъ пошибомъ, какъ докладъ съ трибуны, или разсказъ въ салонѣ, сокращая, закругляя, подчиняя точную истину потребности пріятнаго и яснаго разсказа. Необходимо было бы провѣрить его анекдоты».

Тэнъ высоко ставилъ Мишле, какъ писателя, и посвятилъ ему очень сочувственную статью. Но онъ былъ очень невысокаго мнѣнія о его исторіи революціи, познакомившись съ ней ближе: «Я имѣлъ случай убѣдиться, провѣривъ ихъ по документамъ, что нѣкоторыя изъ лучшихъ страницъ Мишле — чистая фантазія, восхитительные узоры, разведенные на исторической канвѣ скудной и сухой — напр. сцена, когда толпа съ торжествомъ вноситъ Марата въ Конвентъ, послѣ его оправданія судомъ»… Вся исторія Мишле, наконецъ, стала представляться Тэну плодомъ воображенія (une oeuvre d’imagination).

А по мѣрѣ того, какъ Тэнъ углублялся въ первоисточники по исторіи революціи, онъ разочаровывался не только въ ея историкахъ, но и въ ней самой: «Французская революція, писалъ онъ, наблюдаемая вблизи и на основаніи подлинныхъ источниковъ, совершенно различна отъ той, которую мы себѣ воображаемъ».

По его собственному признанію, когда онъ началъ заниматься «Старымъ порядкомъ» и революціей, онъ раздѣлялъ господствующее мнѣніе и лишь факты, подлинные историческіе тексты, подробности, изученныя по источникамъ, побудили его измѣнить это мнѣніе.

Выло время, когда онъ съ патріотической гордостью даже вступался за революцію. Сравнивая англійскую революцію съ французской, онъ отдавалъ преимущество послѣдней, потому что она «преобразила Европу», тогда какъ «ваша», т. е. англійская, «принесла пользу только вамъ». Теперь «изученіе документовъ» сдѣлало его идолоборцемъ».