Французская повесть XVIII века - [209]

Ученый, в свою очередь утирая слезы, сказал хозяину: «Поистине то, что в почете у людей, заслуживает часто презрения, а то, что презирается ими, часто достойно почитания. Но бог справедлив. Вы в тысячу раз счастливее в вашей безвестности, чем глава джагернаутских браминов во всей своей славе. Он так же, как и его каста, подвержен всем превратностям судьбы. На браминов обрушиваются по большей части бедствия внутренних и внешних войн, которые разоряют вашу прекрасную страну в течение стольких веков. Именно к ним обращаются зачастую, чтобы принудить страну к контрибуции, ибо известно влияние их на общественное мнение. Но самым худшим для них является то, что они становятся первыми жертвами своей бессердечной религии. Стремясь возбудить страх, они сами проникаются им до потери чувства правды, справедливости, человеколюбия, милосердия. Они связаны цепями суеверия, в которых хотят держать своих соотечественников. Они поминутно вынуждены мыться, очищаться, и им надобно воздерживаться от многих невинных наслаждений. Наконец, о чем нельзя говорить без содрогания, вследствие их варварского учения у них на глазах заживо сжигают их родственниц, матерей, сестер и дочерей. Так карает их природа, законы которой они нарушили. А вы — вы можете быть искренним, добрым, справедливым, гостеприимным, верующим, избегая, благодаря своему унижению, ударов судьбы и дурных толков».

По окончании беседы парий простился с гостем, чтобы дать ему отдохнуть, и удалился вместе с женой и колыбелью ребенка в соседнюю комнату.

На следующий день, на рассвете, ученый был разбужен пением птиц, свивших себе гнезда в ветвях индийского фигового дерева, и голосами пария и его жены, которые совместно творили утреннюю молитву. Он встал и был очень огорчен, увидев, когда парий и его жена открыли дверь, чтобы пожелать ему доброго утра, что в хижине не было другой постели, кроме супружеской, и что они бодрствовали всю ночь, уступив ему ее. Сказав ему «салям», они поспешили приготовить для него завтрак. В ожидании ученый прошелся по саду. Оказалось, что сад, как и хижина, был окружен сводами индийских фиговых деревьев, которые так переплелись, что образовали изгородь, непроницаемую даже для глаз. Он разглядел лишь над ее листвой красные склоны уступов, подымавшихся кругом по равнине; оттуда бежал родник, который орошал этот беспорядочно насаженный сад. В нем вперемежку росли апельсины, кокосы, бананы, манговые и другие плодовые деревья, отягощенные цветами и плодами вплоть до самых стволов. Хотя большинство деревьев было еще в тени, первые лучи утренней зари уже освещали их макушки. Там порхали колибри, блистая, как рубины и топазы, меж тем как бенгальские воробьи-многоголоски, спрятавшись под влажной листвой, оглашали из гнезд воздух своим нежным пением.

Ученый гулял под этой восхитительной тенистой листвой, забыв о науке и честолюбивых замыслах. Вскоре парий пришел просить его к завтраку. «Ваш сад восхитителен, — сказал англичанин. — Я не нахожу в нем других недостатков, кроме того, что он слишком мал. На вашем месте я разбил бы рядом лужайку и протянул его дальше к лесу». — «Сударь, — ответил парий, — чем меньше занимаешь места, тем лучше ты скрыт. Одного листа достаточно для гнезда птицы-мушки». С этими словами они вошли в хижину, где застали жену пария, которая, сидя в углу, кормила ребенка грудью. Она прислуживала им за завтраком. После молчаливой трапезы ученый стал готовиться к отъезду. «Гость мой, — сказал ему индиец, — поля еще затоплены ночным дождем, дороги непроходимы; проведите этот день с нами». — «Я не могу, — ответил ученый, — со мной слишком много людей». — «Я вижу, — возразил парий, — вы спешите покинуть страну браминов, чтобы вернуться в страну христиан, религия которых побуждает людей жить по-братски». Ученый со вздохом поднялся. Тогда парий сделал знак жене, и она, опустив глаза, безмолвно подала ученому корзину с цветами и фруктами. А парий, взяв слово вместо жены, сказал англичанину: «Сударь, простите нашу бедность, у нас нет ни амбры, ни алоэ, чтобы воскурить благовоние перед гостем, по индийскому обычаю. У нас есть лишь цветы и фрукты. Но я надеюсь, что вы не захотите пренебречь этой маленькой корзинкой, наполненной руками моей жены. В ней нет ни маков, ни ноготков, но есть жасмины и бергамоты, выбранные за устойчивость запаха, — символ нашей преданности, которую мы сохраним даже тогда, когда больше не будем вас видеть». Ученый взял корзину и сказал: «Я не могу достаточно отблагодарить вас за гостеприимство и выразить все уважение, которое к вам питаю. Примите эти золотые часы, они от Грэхема,^{272} знаменитейшего лондонского часовщика. Их заводят лишь один раз в год». Парий ответил ему: «Сударь, нам нет надобности в часах, у нас есть часы, которые идут, не останавливаясь, и никогда не портятся: это солнце». — «Мои часы отбивают время». — «Для нас это делают птицы», — возразил парий. — «По крайней мере, — сказал ученый, — примите эту нить кораллов, чтобы сделать красные ожерелья для вашей жены и ребенка». — «У моей жены и ребенка, — ответил индиец, — не будет недостатка в красных ожерельях, покуда в нашем саду не переведется ангольский горох». — «Примите тогда эти пистолеты, — сказал ученый, — чтобы защищаться от воров в вашем уединении». — «Бедность, — сказал парий, — вот крепость, защищающая нас от воров. Серебра, которым украшено ваше оружие, было бы достаточно, чтобы привлечь их. Ради господа бога нашего, который хранит нас и на воздаяние которого мы уповаем, не отнимайте у нас награды за наше гостеприимство». — «Все же, — возразил английский ученый, — мне хочется, чтобы у вас сохранилось что-нибудь на память обо мне». — «Хорошо, гость мой, — ответил парий, — раз вы этого желаете, то я осмелюсь предложить вам обмен: дайте мне вашу трубку и примите мою. Когда я буду курить из вашей, я буду вспоминать, что европейский пандит не презрел гостеприимства бедного пария». Тотчас же англичанин протянул ему свою трубку из английской кожи и с мундштуком из желтого янтаря и получил в обмен бамбуковую трубку пария с глиняным чубуком.