Французская мелодия, русский мотив - [52]

Но в последнее время Алексей Алексеевич чувствовал себя неуютно, тревожно. Его очень беспокоило то, что сейчас творилось в России. Марьяша нашла себе покровителя — Порецкого и совсем скоро притащит этих Екшинцевых во Францию. Как раньше писали в газетах: «Берегись, Европа! Русские идут». Вот они уже и подошли. Да вплотную, так что им с Рамбалем на старости лет придется искать новое пристанище.

Он ходил по квартире, как тигр по клетке. Ноги так и несли его к бару, где остались только коньяк и вино. Водки уже не было. Орлов улыбнулся при мысли о том, что хоть он и никогда не считал себя русским в прямом смысле этого слова — родился во Франции и прожил здесь всю жизнь, — но как заправский русский мужик из всех алкогольных напитков предпочитал водку. Вино и коньяк пил только с французами, виски — на приемах, где было много американцев и англичан, но наедине с собой, когда ему нужно было подумать или, напротив, расслабиться, пил только водку.

Недолго думая, он накинул куртку и вышел из квартиры, чтобы сходить в супермаркет. Настойчивого телефонного звонка он не услышал. Свой мобильный оставил на столе… «

Это звонил Гуляев, довольный тем, что ему удалось ловко замести следы. Он был уверен, что его никто не заметил и не узнал в этом самом Тихорецке. Бабка, у которой он снимал квартиру, наверняка уже и думать о нем забыла и наслаждается состоянием покоя, которое он ей организовал при помощи заветного снадобья. А девица-француженка уж точно его не заметила.

Зато заметил Порецкий и даже знал, как он вычислит этого Наблюдателя. Если он приехал вместе с ними в одном поезде и в один день, значит, надо звонить знакомым ментам из транспортной милиции и выяснять, кто покупал билет до Тихорецка вместе с ними. Хотя Наблюдатель мог купить билет и до другого пункта назначения, а выйти в Тихорецке. Но будем надеяться на то, что он не такой предусмотрительный.

Их отъезд из Тихорецка обрадовал всех, кроме Григория. Все утро он метался по двору. Заходил в курятник, где уже не осталось ни одной курочки (всех отдали соседке), ходил по огороду из одного конца в другой. Симон выбегал следом и все что-то ему объяснял, активно жестикулируя.

Марьяша, наблюдая за ними из окна, очень переживала за Григория:

— Как тяжело дался ему этот отъезд, — тихо, чтобы не услышал Виталий, сказала она Порецкому, — может быть, зря мы все это затеяли, а?

— Ну, ты, матушка, даешь, — совершенно искренне возмутился тот, — как это зря? Ты на Витальку посмотри, и тебе все станет ясно. Парню ноги нужны здоровые, и это сейчас самое главное.

— Но у Григория здесь жизнь прошла, жена тут похоронена…

— Вот именно, что похоронена. А сын — живой, инвалид к тому же. Он ведь только из-за него на эту поездку решился и правильно, между прочим, сделал.

— Но в Париже совсем другая жизнь, другие люди.

— Марьяша, я не понял, — Порецкий начинал медленно закипать, — что значит «другие люди»? Ты, я надеюсь, останешься прежней? Запомни, ты и только ты несешь сейчас за них ответственность. И при чем здесь Париж? Они собираются жить в этих самых Вогезах, которые ты так расхваливала. А Виталию вообще сразу надо будет ехать в клинику.

Миша отошел от окна и сел в потрепанное старенькое кресло у камина. Он понимал, что Марьяше одной не справиться со всем этим. Надо будет ехать с ней, чтобы все оформить юридически, чтобы у мужиков не было никаких проблем. Хваленый юрист по фамилии Орлов, на которого Марьяша возлагала такие большие надежды, может за время ее отсутствия снюхаться с ее «милой» мамочкой и придумать ловушку. Придется увольняться с работы и ехать с ними в Париж, потому что Артурчик так просто в очередной отпуск не отпустит. Да, дела…

Но более всего Мишане хотелось вычислить Наблюдателя. Просто азарт проснулся, как у настоящего сыщика. Хотя сыщиком он никогда не был и даже не мечтал им стать, по теперь другое дело. Его просто необходимо было найти и допросить с пристрастием.

Сколько загадок вокруг одной беззащитной девушки. Откуда они, и с чем вся эта слежка за ними связана? Миша начал даже думать о том, что Марьяша скрывает что-то, что-то совсем запретное, еще более тайное, чем «страшная» тайна ее бабушки, связанная с незаконнорожденным сыном.

Марьяша стояла у окна и смотрела на Григория. Он носился по двору как заведенный: трижды переставил грабли, несколько раз проверил замки на сарае и на «столярке». Виталий тоже нервничал, но тем не менее собирал на стол все самое вкусное:

— Марьяша, а может, баночку нашей аджики в Париж прихватим? — спросил он, чтобы отвлечь ее от окна.

— Неплохо было бы, — тихо ответила она, — Нюша любит всякие деликатесы.

— Ты считаешь, что моя аджика сойдет за деликатес?

— Конечно, я бы добавила, что за экзотический деликатес. Вкус у нее очень необычный.

— Тогда, наверное, лучше закатать в банку, а не просто капроновой крышкой закрыть, да? — спрашивал откровенную ерунду Виталий, чтобы только не видеть мучений отца. — Миш, а ты как думаешь, у нас на таможне ее не отберут?

— Не отберут, у меня там девчонки знакомые есть.

— Хорошенькие? — поинтересовалась Марьяша.

— Для Витальки в самый раз. Мы его с ними разбираться заставим.