Французская мелодия, русский мотив - [31]

Он протянул руку, чтобы подхватить меня, но я, как заправский наездник, только лишь оперлась о его сильную руку и запрыгнула на спину коня. Этот довольно сложный трюк мы с отцом разучили, чтобы подшутить над матушкой. Кстати, после демонстрации этого номера она чуть не упала в обморок от страха за меня. Паренек удивился, не ожидая от «столичной дурочки» такой ловкости, только и произнес восхищенно: «Ого-го!». Так, прижавшись друг к другу, мы проскакали с ним минут десять, не больше, пытаясь выгнать с поля дурных коров. Сами перетоптали пшеницы куда больше, чем эти безмозглые создания, но с чувством выполненного долга, выгнав их с пшеничного поля на луг, пошли рядом с лошадью. Паренек молчал. Первой разговор завела я:

— Спасибо, что разбудил. Даже не знаю, что это меня вдруг так сморило. А ты откуда взялся ? Сколько пасу коров, никогда не видела, чтобы здесь кто-то ездил.

— Да тут редко кто бывает, у Гришки-молчуна характер не приведи боже, не любит он, когда его землю чужие топчут.

— А ты, что же, не боишься ?

— Да мне страсть как захотелось на тебя посмотреть. Хлопцы говорили за тебя, что в Малатьевский приехала сиротка из самого Петрограда, что совсем не похожа она на наших девчат. Вот я и решил посмотреть.

— А откуда узнал, что я здесь коров пасу ?

— Да за это все говорят, что бедную сироту батрачить заставили. Василисе, родственнице твоей, бабы уже все косточки перемыли. Нет, говорят, у нее ни стыда, ни совести, не успела девчонку откормить как следует, как уже работать заставляет.

— Дуры твои бабы, глупости говорят, не знают они, что Василиса добрейшей души человек. Просто ничего другого я делать не умею, только коров пасти, и то вот сегодня упустила. А что же мне целыми днями на хуторе делать? Мне здесь очень даже нравится — тихо, покойно, красиво…

— А звать тебя как ?

— Наташа я. А тебя как ?

— Данила.

— А ты что такой чернявый, цыган что ли ?

— Может, и цыган, никто за меня ничего не знает. Я — подкидыш.

— Как это подкидыш ?

— Да очень просто. Нашли меня в корзинке у церкви, тетка Нюра к себе забрала. Так вот у нее и живу.

Мы еще долго проговорили с Данилой в тот день, пока не пришла мне пора гнать коров домой. Говорил он с сильным южнороссийским акцентом, нараспев, произнося букву «г» как «х», используя непривычные для моего уха предлоги. Например, «за это» вместо «про это». Но так говорили здесь почти все, кроме Кузьминичны, которая не один десяток лет прожила в столице. Парнишка был меня старше на два года, но выглядел лет на семнадцать, во всяком случае, мне так показалось. За почти два месяца, что я жила в Малатьевском, это был первый знакомый моего возраста. Все внуки у Григория Кузьмича были малолетними, не старше семи-восьми лет, а чужие на хутор почти не приезжали.

Встреча с Данилой стала самым ярким впечатлением за все время пребывания в тех краях. Как ни старалась Василиса Кузьминична скрасить мое одиночество, ей это плохо удавалось. Поэтому от тоски по матушке и Оленьке, от невероятной хуторской скуки я стала замкнутой и молчаливой. Страдала добрая женщина от этого безмерно. Она даже заказала брату, частенько отлучавшемуся с Малатьевского в соседние станицы, чтобы он привез мне все необходимое для шитья и вышивания. Дед Гриша накупил целый короб всяких ниток, иголок, пуговиц и несколько отрезов ткани. Все почему-то решили, что для меня это будет лучшим развлечением. Жена Игната Татьяна сама неплохо шила, научила меня кроить из ткани, ну а шить и обрабатывать ткань я научилась еще у Дуняши. Однако шитье не стало панацеей от ностальгии, мне все равно было в Малатьевском плохо.

Данила на прощанье попросил не говорить обо мне Кузьминичне, пообещав, что на днях непременно приедет навестить меня и моих непослушных коров. Я же не удержалась и вечером проболталась ей о происшествии. Пришлось рассказать все о Даниле. При одном только упоминании о нем бедная женщина изменилась в лице:

— Тошнехонъки-и-и, да как же это он тебя углядел, откуда прознал про то, что ты коров пасешь?

— Сказал, что все в округе про это знают, говорят, будто я батрачу на вас. Но я объяснила, что это не так. Мне очень даже нравится на луг ходить.

— Нет, теперь ни за что тебя одну не отпущу, не дай боже, антихрист этот глазастый чего дурное с тобой сделает.

— Ничего дурного он не сделает, он хороший. Без него я бы коров ни за что не собрала…

— Хороший, много ты понимаешь в людях-то. Про него знаешь, чего рассказывают, будто он колдун. Посмотрел на козу Матренину с Лопухинского хутора, она на третий день и сдохла.

— Ой, а при чем тут Данила ? Может быть, коза от болезни какой померла.

— Да с чего бы ей помирать-то, здоровая коза была. Просто Матрена на него прикрикнула, чтоб он мимо ее хаты на коне своем бешеном не носился туда-сюда. А ему, видать, не понравилось, он на нее взглянул, как молнией сверкнул. Не глаза, а уголья раскаленные. Матрена сразу почувствовала, что ей не сдобровать. Вот он хворь на козу и накликал.

Слушала я бредни про Матренину козу, а сама думала, что Даниле больше делать нечего, как козу несчастную душегубить. А вот про глаза точно Кузьминична подметила, действительно, как уголья раскаленные были, когда он меня у ручья будил.