Французская литературная сказка XVII – XVIII вв. - [36]

На следующую ночь они, не сговариваясь, снова встретились на том же месте, и тайные эти свидания продолжались так долго, что самые их горести обернулись новым, еще не изведанным счастьем; ум и любовь подсказывали Мами тысячи уловок, чтобы остаться привлекательной — Арада и не вспоминал, что на вторую половину дня она глупеет.

С рассветом Мами шла будить гнома; вернувшись, она тут же убирала подальше снотворные травки. Наступало утро, ум ее исчезал, но она целые дни напролет спала.

Это относительное счастье не могло длиться вечно; трава не только усыпляла гнома, но и заставляла его храпеть. Однажды гном-слуга, решив спросонок, что хозяин стонет, прибежал к нему; и вот он видит травки, лежащие у того под носом, и убирает их, думая, что в них-то и есть причина беспокойства: от подобной заботы случилось сразу трое несчастных. Гном хватился жены, как бешеный бросился ее искать; случай или злой рок привел его туда, где влюбленные без устали клялись друг другу в вечной любви; он не произнес ни слова, но, коснувшись волшебной палочкой любовника, он превратил его в точно такого же урода, каким был сам; и Мами, так часто гулявшая с Арадой, перестала отличать его от супруга. Так у нее вдруг оказалось двое мужей вместо одного, и она не знала, кому пожаловаться, боясь принять ненавистного гнома за возлюбленного; впрочем, она, должно быть, ничего не потеряла: любовники со временем уже ничем не отличаются от мужей.

Шарль Перро [65]

Ослиная шкура [66]

Жил-был король в одной стране,

Другим властителям не равный:

На нивах мира — пахарь славный,

Свирепый воин на войне.

Земля его цвела, соседи трепетали,

И счастливо, в лучах высоких дел и чувств,

Под сенью лавра процветали

Сады науки и искусств.

Супруга верная любила мужа страстно.

Притом она была прекрасна,

Так, уж наверно, с милою вдвоем

Он был еще счастливее, чем властно

На троне царствуя своем.

Подарок светлый Гименея,

Принцесса ими рождена,

Любых жемчужин царственных нежнее.

Ну для чего же им была нужна

Семья еще обильней и полнее?

Большой дворец сиял вокруг

Веселой роскошью богатства.

Везде кичливое толпилось братство

Придворной челяди и слуг;

Касаясь толстых стен боками,

В конюшнях сотнями храпели жеребцы,

Их приводили под уздцы,

Убрав роскошно чепраками.

А все ж не этому дивился там народ:

В богатом стойле у ворот

Откормленный осел развесил мирно уши…

За что ослу такой почет?

Но каждый, чуть узнав заслуги серой туши,

Немедля относил осла в особый род:

Господь ему утробу так наладил,

Что если он порой и гадил,

Так золотом и серебром;

А утром из его подстилки,

Как из наполненной монетами копилки,

Червонцы черпали ведром.

Но небо устает народам

Цветочки счастья рассевать.

Оно привыкло деготь в бочки с медом

И дождик в ведро подливать.

В расцвете пышных лет недугом

Жена властителя внезапно сражена.

Взывает к медикам она,

Но греки-медики,[67] собравшиеся кругом,

И шарлатанов плотная стена

Согласно утверждают друг за другом,

Что помощь их уже, к несчастью, не нужна.

Тогда, приблизясь к двери рая,

Супруга шепчет королю:

«Я завещаю, умирая,

Тому, кого давно люблю:

Едва венец, одетый страстью,

Коснется снова вашей головы…» —

Дорога мне закрыта к счастью!

Спокойно в небе спите вы!» —

«Я верю, — говорит больная, —

Я пылкость ваших чувств охотно признаю,

Не может даже там, в раю,

Меня смутить печаль земная.

Утешьте душу скорбную мою:

Пообещайте мне, чтоб я была спокойней,

Идти вторично под венец

Лишь с той избранницей, что будет. наконец,

Меня прекрасней и достойней».

В последний час перед концом

Пришло ей в голову такое завещанье,

Затем что давший это обещанье,

Конечно, умер бы вдовцом.

А муж поклялся ей сквозь реку слез безумных

Во всем, чего она ждала.

Тут королева умерла…

Ей-ей, среди вдовцов он был из самых шумных!

Так плакал, так рыдал и полночью и днем,

Что стали говорить: не может это длиться!

Уж не родилось ли намерение в нем

Скорей отплакаться и отмолиться?

А что же? Так и есть: еще не минул год,

Как речь о сватовстве бесстыжая идет.

Сказать легко, но сделать сложно:

Ведь клятву надо соблюсти?

А вместе с этим где же можно

Такую женщину найти,

Чтоб гордый идеал покойной превзойти?

Ни двор, красотками богатый,

Ни пышных рыцарей палаты,

Ни запредельные дворцы,

Куда отправлены гонцы,

Никто равняться с ней не смеет.

Зато инфанта все имеет,

Что раньше люди прославляли в ней,

И даже кажется еще нежней.

Отец заметил это тоже,

И — пожалей безумца, боже! —

Кровосмесительным огнем

Любовь преступная зажглась нежданно в нем.

Зовет он мерзких казуистов,

Они несут законов нужный том,

Они покорны, он — неистов.

Принцесса плачет. Только божий враг

Благословить такой решится брак.

Как ангел грустный, но прелестный,

Инфанта едет к маме крестной.

В глуши лесов, в пещерной мгле,

Меж раковин, кораллов, перламутра,

Жила в краю лазурном утра

Волшебница, каких немного на земле.

Мы здесь рассказывать не станем,

Чем славилось в веках искусство добрых фей:

Благодаря разумным няням

Известно это нам от детских дней.

«Все знаю я, — сказала фея нежно, —

Зачем явились вы сюда;

Пусть ваше сердце безнадежно.

Ему поможем без труда…

Беда пройдет, клянусь вам в этом,

Придется вам моим довериться советам.

Как? К дочери своей посватался отец?