Французская литературная сказка XVII – XVIII вв. - [104]

Лишь сумерки сгущаются вокруг.

А перед ним, подпершися клюкою,

Стоит старуха, скрюченная вдвое:[134]

До подбородка крючковатый нос,

На черепе клочки седых волос,

Беззуба, красноглаза и согбенна;

Морщинами изрыт землистый лик;

Вкруг дряхлых бедер — ветхий половик,

Едва лишь доходящий до колена.

Перепугал героя этот вид.

Она же дружелюбно говорит:

«Дитя мое, я вижу, вы угрюмы,

И вас томят мучительные думы.

Откройтесь мне: на свете много мук,

Но излиянья душу облегчают.

И утешение находишь вдруг.

Я знаю много: годы умудряют.

И многим несчастливцам мой совет,

Случалось, помогал избегнуть бед».

«Ах, добрая душа, — Робер ответил, —

Какой совет теперь меня спасет?

Своею жертвой рок меня наметил,

И завтра я взойду на эшафот,

Коль не скажу в совете королевы,

Что любо женщинам, не вызвав гнева».

Старушка говорит ему: «Сынок,

Ко мне вас привела Господня воля:

Без страха ко двору явитесь в срок,

Бояться казни вам не надо боле.

Со мною вместе вы должны пойти,

Секрет я вам открою по пути.

Но за спасенье право я имею

От вас вознагражденье обрести:

Возьму я то, что мне всего милее.

Неблагодарность всех грехов черней:

Клянитесь же красой моих очей,

Что будет все по моему желанью».

Сдержав улыбку, дал он обещанье.

«А вы не смейтесь: речь не о пустом», —

Заметила карга. И вот вдвоем

Они пред королевою предстали.

Немедленно судилище созвали,

И рыцарь так держал пред ним ответ:

«Сударыни, я знаю ваш секрет,

Проведал ваше главное пристрастье

Везде, всегда, в былом, теперь и впредь:

Не в том любая дама видит счастье,

Чтоб множество любовников иметь;

Но всех сословий жены, девы, вдовы,

Дурны, красивы, ласковы, суровы —

Желают все, по мненью моему,

Любой ценой главенствовать в дому.

Для женщин власть всегда на первом месте;

И в этом я уверен, хоть повесьте».

Признавши справедливость этих слов,

Решили дамы, что ответ толков.

И Берте руку целовал с поклоном

Оправданный Робер, когда пред троном

Предстала грязная, в лохмотьях вся

Старуха, правосудия прося

И следующим образом взывая:

«О Берта! О владычица благая,

Чей слова лжи не вымолвил язык,

Чей острый ум все сущее постиг

И чья душа полна благоволенья!

В долгу сей рыцарь за свое спасенье

Передо мной и мудростью моей:

Он клялся мне красой моих очей

Награду дать по моему желанью:

Пускай теперь исполнит обещанье».

Робер сказал: «Она права во всем:

Я рад бы за. добро воздать добром;

Но двадцать золотых, вооруженье

И лошадь — было все мое именье;

А инок некий, блудом возмущен,

И это взял, когда я был с Мартон.

И со спасительницею своею

Сейчас я рассчитаться не сумею».

Выносит королева приговор:

«Добро вернут; наказан будет вор.

И дело может мирно разрешиться

Ко благу всех участвующих лиц:

Пусть двадцать золотых возьмет девица

По уговору и взамен яиц;

Коня дадим почтенной этой даме,

Оружье же останется за вами».

«Спасибо, — молвит старая, — суду;

Но не коня имела я в виду.

Не нужно мне Робера достоянье:

Лишь сам Робер и есть предмет желанья.

Хочу царить я в сердце у него

И чтобы жил он в счастии со мною.

Ревнивым сердцем жажду одного:

Сегодня ж ночью стать его женою».

Услышав сей нежданный монолог,

Робер хладеет с головы до ног;

Потом он поглядел, набравшись духу,

Внимательно на жуткую старуху —

И, в страхе отшатнувшись, еле смог

Дрожащею рукой перекреститься

И жалобно к судилищу воззвать:

«За что посмешищем я должен стать?

Да лучше уж извольте приказать

На чертовой мне бабушке жениться![135]

Старуха бредит, выжив из ума».

А та гнусит чувствительно весьма:

«О, сколь жестокое пренебреженье!

Неверный! Все мужчины таковы.

Но хоть я не мила ему, увы,

Моя любовь осилит отвращенье:

Я им пленилась — и его пленю.

Была б душа; и пусть я, без сомненья,

Красу уже недолго сохраню —

Зато, не расточась в пустых порывах,

Созрели чувства; знаньем изощрен,

Развился ум: ценил же Соломон

Разумных женщин выше, чем красивых.[136]

Конечно, я бедна, но что с того?

Ведь бедность не бесчестит никого.

Иль счастлив брак лишь роскошью постели?

Вы сами, государыня, ужели,

Прильнув на пышном ложе к королю,

Сильнее любите, чем я люблю?

Пример нам — в Филемоновом уделе:

Любя Бавкиду[137] и любезен ей,

Он век был счастлив в хижине своей.

Лихие скорби, порожденья злата,

Под сельским кровом неизвестны нам;

Где нету роскоши, там нет разврата:

Мы служим Богу, мы равны царям;

Мы — основанье славы государства;

Мы доблестных рожаем вам солдат;

А разве ваши принцы заселят,

Как бедный люд, обширнейшие царства?

Коль материнским счастьем увенчать

Мои надежды небу не угодно,

Гимен иные блага может дать:

Цветы прекрасны и когда бесплодны.

И буду я до гробовой доски

На дереве любви срывать цветки».[138]

Старуха, говоря таким манером,

Сумела тронуть дамские сердца:

Не миновать несчастному венца.

Что делать? Слово, данное Робером,

Велит и отвращенье превозмочь.

А дама пожелала непременно

Верхом, в его объятиях, степенно

Проследовать в убежище Гимена.

И было все исполнено точь-в-точь.

И вот с челом, покрытым мрачной тенью,

Обняв супругу, едет наш герой,

Стыдясь людей, дрожа от отвращенья;

Он был бы рад спихнуть ее долой

Иль утопить — но совладал с собой:

Законы рыцарства — не то, что ныне, —

В то время почитались, как святыня.

Стремясь его уныние развлечь,

Дорогою жена заводит речь

Про подвиги былого поколенья: