Французская империя и республика - [109]

Но и сам де Голль, став в декабре 1958 г. президентом Франции, поначалу такого кардинального решения не нашел. По свидетельству руководителя Французской компартии Жака Дюкло, незадолго до своего избрания он «еще не очень хорошо представлял себе, что нужно делать» с войной в Алжире, а многие его предшественники «испытывали, судя по всему, некоторое злорадство, видя, как генерал принимается за дело, ответственность за которое они взвалили на него, поскольку сами с этой ответственностью не справились». Сам же он позднее в своих мемуарах настаивал на том, что с самого начала считал неизбежным «предоставление Алжиру права на самоопределение». Эта точка зрения поддерживается и многими российскими историками — Н. Н. Молчановым, Ю. И. Рубинским, В. И. Седых, П. П. Черкасовым. А доктор исторических наук М. Ц. Арзаканян и вовсе утверждает, что «Де Голль вернулся к власти с твердым убеждением предоставить Алжиру независимость». Однако подобные утверждения встречают среди исследователей немало обоснованных возражений. В частности, Р. Ланда считает, что «политика генерала после его прихода к власти свидетельствует об иных его намерениях». О них он заявлял постепенно, неоднократно предлагая различные варианты выхода из алжирского кризиса. А первая встреча де Голля с жителями столицы Алжира 4 июня 1958 г. вообще оставила у всех ощущение полной неопределенности (недаром генерала называли «князем неопределенности»). Ведь в своей речи на Форуме перед огромным скоплением горячо приветствовавших его людей он посвятил алжирской войне только первую туманную фразу: «Я вас понял!», а далее много и долго говорил о братстве и великодушии Франции. Эта неопределенность, по мнению Н. Н. Молчанова, объясняется тем, что «де Голль явно не хотел заранее связывать себе руки каким-либо определенным курсом в решении алжирской проблемы». Видимо, в этом и состояла главная причина его долгого молчания, о котором говорил и А. Широкорад: «В отличие от остальных политиков, яростно отстаивавших свои планы решения алжирской проблемы, генерал де Голль публично не говорил о ней ни слова.

Его многочисленные посетители просили его изложить стране свою точку зрения, но генерал решительно отказывался, заявляя, что „для этого еще не наступило время”».

Но не слова, а дальнейшие действия президента ясно показали, что в начале своего правления он вовсе не стремился наградить Алжир независимостью, а, напротив, прилагал все усилия для его сохранения в составе империи. В подтверждение этого стоит обратить внимание на аргументы, приведенные Р. Ландой: «Де Голль сам признавал, что был воспитан в духе преклонения перед знаменитыми колонизаторами типа Бюжо и Лиотэ и что ликвидация их наследия означала бы для него «свернуть наши знамена». Величие Франции для него было неотделимо от этого наследия. Поэтому, получив власть, генерал не только под нажимом армии, «ультра» и «алжирского лобби» в политических кругах Франции должен был следовать в Алжире установкам традиционного колониализма. Слишком многое — происхождение, воспитание, политическая биография, классовые связи, социальное окружение, ореол «спасителя нации», профессиональная солидарность военной среды, личные привязанности (среди верхушки армии в Алжире было немало сторонников де Голля 1940–1946 гг.) — толкало его к тому, чтобы «сохранить» Алжир. Вдобавок боевой дух французской армии в Алжире, основательно уставшей от войны, с приходом де Голля к власти заметно возрос, а сплоченность армии вокруг самого имени генерала и готовность выполнить его приказы не шли ни в какое сравнение с отношением армии к его предшественникам». Поэтому историк с уверенностью утверждает: «Де Голль явно не собирался в 1958 г. соглашаться на любую форму самостоятельности Алжира. Более того, он, по словам его сына, Филиппа, верил в то, что у «интеграции» (то есть полного слияния Алжира с Францией) есть все же «небольшой шанс» и пытался его реализовать. Его действия в том году (да и в последующие годы) говорят именно о желании добиться капитуляции ФНО без оговорок, затем — с небольшими оговорками. На первых же порах он старался скорее деморализовать ФНО и АНО, нежели прекратить военное „умиротворение”».

Вплоть до сентября 1959 г. де Голлем предлагаются различные варианты мирного сосуществования арабского и европейского населения в Алжире. Это и разработка новой конституции, по которой Алжир объявлялся равноправным членом франко-африканского сообщества[29], и амбициозный пятилетний план социально-экономического развития страны, предложенный им в Константине, и переселение мусульман в так называемые «лагеря перегруппировки», при котором их заставляли покидать свои дома и переезжать в новые поселения, контролируемые французской армией. Только в 1957–1960 гг. туда было перемещено около трех миллионов человек, что составило треть населения страны. Президент постарался ослабить партию так называемых «ультра» в Алжире, отзывая из него самых радикальных генералов, в частности Салана и Сустеля, и предоставляя им чисто декоративные должности в метрополии. С другой стороны, он прилагал усилия для налаживания отношений Франции с арабским населением путем переговоров с лидерами ФНО. Но ни одно из этих предложений реализовать ему так и не удалось. Вот как комментировал эту ситуацию Н. Н. Молчанов: «Де Голль предложил алжирским повстанцам заключить «мир храбрецов». Для этого они должны были использовать «белый флаг парламентеров». Иначе говоря, де Голль предложил им простую капитуляцию без всяких политических гарантий. Естественно, что Фронт национального освобождения (ФЛН) и только что образовавшееся Временное правительство Алжира отклонили такое предложение. Одновременно развернулась пропагандистская шумиха вокруг так называемого «плана Константины», то есть плана экономического развития Алжира. Кроме того, путем проведения в Алжире выборов в Национальное собрание де Голль рассчитывал на появление мусульманской политической «элиты», которая оказалась бы более приемлемым собеседником в решении алжирского вопроса, чем ФЛН. Однако выборы, опять происходившие под контролем «ультра», выдвинули исключительно депутатов — сторонников «интеграции», от которой генерал продолжал уклоняться. Практически из всех элементов алжирской политики реально осуществлялся только один: так называемое «умиротворение», то есть расширение военных действий, конца которым не предвиделось».