Французская империя и республика - [107]

Между тем такой же «порядок», как в столице, французские войска наводили и по всей стране. Лев Вершинин пишет: «В обиход вошли «зачистки» поселков и городов. Любой подозрительный или сопротивляющийся отправлялся в подвалы контрразведки и очень часто исчезал. Без комплексов брали заложников, крестьян из мятежных деревень депортировали в глубь Сахары, «точечные ликвидации», категорически запрещенные добряком Сустелем[26], стали нормой жизни. Уничтожались и «девочки Ясефа», и полевые командиры, и — в первую очередь — международные торговцы оружием, сотрудничавшие с боевиками».

И что интересно, борясь с алжирскими террористами, французы успешно использовали их же методы. Вот лишь несколько примеров тому, приведенных А. Окороковым: «Ответом на террор алжирских боевиков стало создание организаций «французских расистов и ультраколониалистов», ставивших перед собой цель ликвидации активных борцов за независимость Алжира и лиц, оказывавших им помощь. Одной из таких организаций была «Красная рука», распространявшая свою деятельность на Западную Европу. 20 мая 1957 г. в гавани Танжера боевиками «Красной руки» была взорвана шхуна, совершавшая рейсы по Средиземному морю. На ее борту перевозились различные грузы повстанцам и дезертиры из Французского Иностранного легиона. Капитан шхуны Моррис, случайно не пострадавший от теракта, был подорван в собственной машине 3 мая 1959 года во Франкфурте-на-Майне. 5 ноября 1958 г. в Бонне, недалеко от тунисского посольства, был расстрелян в своей машине адвокат Амедиан Аит Ахсене — представитель Алжира в Бонне».

Франко-алжирцы и умеренные мусульмане не только одобряли все эти репрессии, но и сами с готовностью включались в борьбу с повстанцами. «Напуганные и озлобленные, „черноногие”, — пишет Лев Вершинин, — требовали крови и сотнями записывались в отряды самообороны. Участились арабские погромы, многие зажиточные мусульманские семьи, спасая дочерей-террористок, бежали во Францию. Белая община Алжира требовала „преподать бандитам наглядный урок”…» Бойцы таких отрядов именовались «харки» (в переводе с арабского это означало «воин» или «наступление», то есть «военное ополчение, формирование»).

Характеризуя их, Р. Тиса пишет: «Харки называли алжирцев-мусульман (в отличие от алжирцев европейского происхождения и алжирских евреев), воевавших во вспомогательных войсках французской колониальной армии. Некоторые из них были ветеранами «Свободной Франции» времен Второй мировой войны, другие — бывшими солдатами колониальных войск во Вьетнаме. Позже этим словом стали называть не только военных, но и гражданских лиц — арабов и берберов, выступавших за сохранение Алжира за Францией. Харки служили как в подразделениях, укомплектованных исключительно алжирцами-мусульманами (под командованием белых офицеров-христиан), так и в смешанных подразделениях. По французским данным, в 1962 году — последнем году войны — во французской армии служило 236 тыс. алжирцев (примерно в четыре раза больше, чем в то время было бойцов у ФНО).

По другим сведениям, их было меньше, но их число превышало 180 тысяч». Отряды харки, большая часть из которых погибла (по разным данным от 100 до 150 тыс.)[27], отчаянно дрались в боях против сторонников независимости Алжира. Те же, в свою очередь, считали их коллаборационистами и предателями, сотрудничавшими с врагом.

Но как бы там ни было, в годы войны практически все население Алжира, независимо от политических убеждений, оказалось в кольце террора и репрессий. В многочисленных воспоминаниях очевидцы и участники этих событий оценивают их по-разному. Одни упрекают в зверствах французов, другие — боевиков ФНО. Точно так же разделились и мнения историков, общественных и политических деятелей, публицистов и писателей. И лишь некоторые из них предъявляют жесткий и справедливый счет обеим сторонам конфликта. Приведем лишь несколько таких высказываний. Выходец из Алжира, полковник ВВС Франции Жюль Руа считает, что «террор — это не война, а хуже войны». В своей книге «Алжирская война» он пишет: «В городах страдают не от войны, а от террора и от репрессий, которые они вызывают. ФНО убивает без разбора всех мусульман, предавших народное дело и вступивших в сговор с Францией, бросает гранаты в кафе, подкладывает бомбы в общественных местах и обстреливает из пулемета машины на дорогах. Чтобы вскрыть нити террористических заговоров, ДОП хватает людей и подвергает их пыткам. ФНО поступает так же со своими соотечественниками, если они не платят ему налогов или отказываются выполнять его указания». Всеобщий террор, охвативший страну, он определял так: «Это гнусность, признанная нормальным способом борьбы. Это ненависть, ставшая на место законов, требующих, по крайней мере, уважения к человеческой жизни. Всякий понимает, что ни действия подпольщиков, ни слепые репрессии карателей не могут быть названы войной. Их называют именем, за которым скрывают общий стыд, страдание и ужас: „события» в Алжире”».

Гражданская позиция известной французской писательницы Симоны де Бовуар была еще более жесткой. Она обвиняла свою страну в геноциде по отношению к алжирцам: «С 1954 года мы, французы, стали соучастниками геноцида. Под предлогом установления мира мы убили более миллиона населения Алжира во время вооруженных рейдов. Мы сжигали целые деревни вместе с их жителями, вырезали население, вынимая еще не родившихся детей из утроб матерей, пытали до смерти. Целые племена страдали от холода и голода, умирали от эпидемий в концлагерях. В этих лагерях погибло около полумиллиона алжирцев». Аналогичную точку зрения высказывал и ее знаменитый соотечественник — философ, писатель и драматург Жан Поль Сартр. Всяческое насилие, происходило ли оно во Вьетнаме или Алжире, он считал «гангренной производной колониализма», в существовании которой повинно все французское общество: «Никто из нас не был палачом, но, так или иначе, мы были причастны той или иной политике, которую мы сегодня дезавуируем».