Француженки не терпят конкурентов - [11]

– Вашу территорию? Вы полагаете, мне следовало бы попросить у вас разрешения, чтобы открыть там кондитерскую?

Она тоже сделала полшага в его сторону. С удовольствием шагнула бы и шире, но, учитывая размеры кабинета, в таком случае попросту прижалась бы к груди его владельца.

– Безусловно, так поступил бы благовоспитанный человек. Но вам могли бы отказать.

Он резко тряхнул головой. Его обжигающий взгляд опять скользнул по ее горлу и поднялся к глазам.

– Вы уже представились, но, возможно, мне следовало сделать то же самое. Меня зовут Филипп Лионне.

Она презрительно усмехнулась. Не смогла удержаться. Невозможно было спокойно пропустить мимо ушей то невероятное высокомерие, с каким он произнес свое имя.

– Может быть, прикажете мне еще присесть в реверансе?

Теперь их взгляды скрестились. На мгновение в воинственном противостоянии этих сцепившихся взглядов отразился целый мир, наполненный ощущением того, что даже если кто-то из них проиграет, то это будет… очаровательный проигрыш. Медленно, осторожно он сделал глубочайший вдох и передернул плечами, сбрасывая напряжение.

– Кажется, мы начали наше знакомство не с того конца.

В данном контексте его предположение звучало очень забавно, отчасти смешно и даже удивительно в своем роде, учитывая ее презрительную насмешку.

Оценивающий взгляд скользнул по ее лицу, и легкая кривая ухмылка чуть изогнула чувственные губы. Неожиданно он ловко подхватил ее под локоток и вывел из кабинета. Подобно джентльмену, сопровождающему леди к ее экипажу, или вышибале, выпроваживающему пьяницу? Прикосновение его руки превратило эластичные кожаные доспехи ее куртки «Перфекто» в ничто, словно он коснулся непосредственно ее оголенной плоти.

Остановился Филипп перед тем самым длинным мраморным столом, где и работал, когда она зашла в мастерскую. Кулинарный мешок, взорвавшийся в его руках, лежал на прежнем месте. Очевидно, его служащие знали, что он сам уберет устроенный им беспорядок, не ожидая, что кто-то другой сделает это за него. Рядом лежали миндальные печенья, отделкой которых он занимался.

Он отпустил ее локоть только для того, чтобы подхватить верхнюю половинку персиковой ракушки, сложить ее с донной частью, уже наполненной абрикосовой начинкой и слегка забрызганной сладкими каплями. Быстрым уверенным движением он присыпал печенье фисташковой пудрой такого невероятно мелкого помола, что она казалась волшебной пыльцой.

– Позвольте мне? – С неожиданной сияющей и самодовольной улыбкой он предложил ей на раскрытой ладони своеобразное сокровище для принцессы. Его глаза заранее загорелись удовольствием, порожденным уверенностью, что его предложение будет принято с восторгом. Кто же не слышал о миндальных пирожных Филиппа Лионне! Кулинарные критики, блогеры, журналы, толпы телевизионщиков… все они постоянно восторгались его продукцией. Вероятно, ей предоставлялась честь провести три мгновения в раю, откусывая по кусочку от этой божественной еды. Абрикосовый нектар, казалось, слетел с небес, поцеловался со скромной фисташкой, и они решили интимно пообщаться к обоюдному удовольствию. Если бы она позволила себе сейчас прямо перед ним попробовать это пирожное, то весь ее воинственный настрой наверняка растворился бы в мощной волне наслаждения, и она растеклась бы безвольной лужицей у его ног.

А он даже вряд ли заметил бы сие превращение. Если в нем еще осталось детское озорство, то он мог бы насладиться брызгами вокруг своих ног, попрыгав в такой лужице.

Она перевела взгляд с обещания райского наслаждения на его лучившиеся доброжелательным теплым светом глаза.

Неужели он считает себя абсолютно неотразимым? А свою драгоценную выпечку достаточной платой за кражу дела жизни трех человек?

– Non, merci[15], – произнесла она с холодком. С холодом, с ледяным холодом. Призвав на помощь все доброе могущество своей маленькой выложенной голубой плиткой кухни, оставшейся далеко на острове, и удерживая тот пылкий жар в глубине своего существа, она ответила на его лучистое тепло замораживающим ледяным холодом. За его наглое пренебрежение их правом первенства.

Благодаря его, она смотрела прямо ему в глаза. Они удивленно моргнули, и Магали заметила, как зрачки его сузились до черных точек.

Пожалуй, ей удалось найти верный способ воздействия на него.

Глянув на свое пирожное, он вновь перевел взгляд на Магали.

– Вы не будете… не хотите? – запинаясь, произнес он, точно подыскивал слова на незнакомом ему, не имеющем никакого смысла языке.

Неужели он не в силах поверить, что она устояла перед искушением?

Отказалась от восхитительного лакомства, что лежало у него на ладони. Отказалась от главного творения всех его жизненных устремлений.

Его лицо окаменело, челюсти сжались, синие глаза, казалось, подернулись ледяной коркой. С подчеркнутой аккуратностью он положил фисташково-абрикосовое пирожное точно на то место пергаментного листа, с которого его взял. Растерянно потерев пальцы, он смахнул с них остатки фисташковой присыпки.

Если бы он был другим человеком, она испытала бы чувство вины за то, что вызвала у него такую растерянность.

Не сводя с него взгляда, Магали мило улыбнулась. И резко отвернувшись от той самой восхитительной красоты, с которой, вероятно, столкнулась впервые в жизни, она стремительно вышла из мастерской с гордо поднятой головой.