Франция в XI – начале XIII века. Общество. Власть. Культура - [75]
Буржуазная поэзия. Но есть один жанр средневековой французской литературы, не принадлежавший к числу ходких предметов вывоза. Это — наиболее национальная, наиболее живая литература, именно — шуточная, сатирическая и буржуазная. Веселость и шутливость французов рано вошли в поговорку; даже в ту эпоху, когда огромные эпические поэмы циклов Гарена де Монглана и Круглого стола еще пользовались популярностью во Франции, на них сочинялись непочтительные цинические пародии вроде «Audigier»; но разве сами поэты, обычно серьезные, не вставляли для развлечения слушателей комические эпизоды даже в рыцарские поэмы, в «Aimeri de Narbonne», «Aiol»? Горожане северных французских коммун, одновременно «утонченные и грубые, остроумные и пошлые», сочиняли с середины XII в. фаблио, в которых как нельзя лучше отразились их вкусы и литературные способности. Fabellae ignobilium, или фаблио — это стихотворные юмористические рассказы, часто неприличные, но полные естественности, увлечения и правды. Эти маленькие поэмы, из которых древнейшая, «Richeut», относится к 1159 г., содержат иронические, но беспритязательные и, за исключением мест, касающихся духовенства, добродушные рассказы о забавных приключениях. Жонглеры (самыми искусными из них были Рютбеф, Готье Волк и Гарен), изложившие эти рассказы в стихах, прозрачным, точным и «улыбающимся» слогом, — прямые предки Вийона, Маро, Лафонтена и Вольтера. Впрочем, буржуазная эстетика Средних веков выразилась не в одних только фаблио; тем же духом проникнуты так называемые dits, направленные против женщин и ростовщиков, debats, библии Гюйо Провенского и Гуго де Берзе, сатиры на «состояние мира» — произведения плохих моралистов, но очень проницательных насмешников. Упомянем еще о conges и jeux аррасских поэтов, из которых наибольшей известностью по справедливости пользуются Жан Бодель и Адам de la Halle. Упомянем, наконец, о двух знаменитых поэмах, где, наряду с местами совершенно иного характера, встречаются такие, которые нисколько не уступают лучшим произведениям Рютбефа и его соперников: «Roman du Renard» и «Roman de la Rose». Сказки о животных «Roman du Renard» предназначены для насмешливой и добродушной публики фаблио; они также отличаются смелой и живой наблюдательностью. «Roman de la Rose» состоит из двух частей: первая, написанная около 1237 г. молодым человеком 25 лет, Гильомом де Лорри, есть изящный и холодный дидактический трактат об искусстве учтивой любви; вторая часть, написанная через 50 лет после первой Жаном де Менгом, представляет собой сборник философских, богословских и научных рассуждений, сатир на женщин, монашеские ордена, королей и вельмож, анекдотов, где вкратце излагаются и осмеиваются философия, богословие, наука, привычки веселых и легкомысленных буржуа того времени. «Роман о Розе» Жана де Менга, древнейшие части романа о Лисе, «Jeu de la Feuillće» Адама de la Halle (пьеса, представленная в Арре в 1262 г.), прелестная сказка-поэма об Окассене и Николетте — лучшие образцы этой литературы среднего сословия (купцов, разбогатевших крестьян), тогда как «Audigier» и «Connebert» — ее худшие образчики.
История. Историография на народном языке возникла в эпоху крестовых походов. Первый поход был воспет очевидцем Ричардом Паломником, произведение которого утрачено. Амвросий, неталантливый, но наивный и добросовестный жонглер, посвятил 12 тысяч стихов описанию Третьего крестового похода, в котором он сопровождал своего господина Ричарда Львиное Сердце. Четвертый поход послужил темой для первых двух образцовых произведений французской прозы: для «Conquete de Constantinople» Жофруа Виллардуэна, маршала Шампанского, и для рассказа одного пикардийского рыцаря, Роберта де Клари. Виллардуэн был одним из тех «сановников», которые отвлекли Четвертый крестовый поход к Константинополю; его книга представляет собой ловкую и пристрастную апологию его поведения; она написана с могучей простотой: «Она напоминает “Песнь о Роланде”, как Геродот — Гомера», — говорил Гастон Пари. Роберт де Клари является, наоборот, представителем бедных рыцарей, простых солдат; в нем меньше благородства, чем в шампанском маршале, но еще более безыскусственности, и он умеет живо воссоздавать те великие события и прекрасные зрелища, которые он видел. Наконец, Седьмому крестовому походу, то есть экспедиции Людовика Святого, мы обязаны рассказами сира Жуанвиля. Книга Жуанвиля, подобно произведениям Виллардуэна и де Клари, есть драгоценный литературный памятник, потому что она нисколько не претендует на название литературного произведения. Добрый сенешаль, превосходный тип рыцаря XIII в., в 80-летнем возрасте продиктовал биографию Людовика IX, другом и спутником которого он был 50 лет назад. Некоторые части его рассказа носят на себе следы старческой слабости, но другие настолько живы и свежи, что кажется, будто они были написаны тотчас после событий. Нет сомнения, что Жуанвиль вел дневник, который он лишь исправил в старости, когда королева Жанна Наваррская попросила его изложить письменно «слова и прекрасные деяния» святого короля. Как исторический документ для истории Седьмого крестового похода, мемуары Жуанвиля, быть может, уступают ясным и точным письмам, которые писал из Египта своим французским друзьям Жан Сарацин; но стиль Жуанвиля прелестен: автор отдается течению непринужденной беседы, и если он немного фантазирует и путает, то с избытком искупает эти недостатки своим добродушием, своей простотой и искренностью.
