Фрагменты речи влюбленного - [47]

Франсуа Валь[154]

Язык Воображаемого — это лишь утопия языка; язык совершенно первичный, райский, язык Адама, язык «природный, избавленный от искажений или заблуждений, чистое зерцало наших чувств, чувственный язык (die sensualische Sprache)»: «На чувственном языке между собой беседуют все духи, им не нужен никакой другой язык, ибо это язык природы».

Якоб Беме[155]

4. Желая писать любовь, приходится иметь дело с языковым месивом; это та область смятения, где языка одновременно оказывается и слишком много и слишком мало, он и чрезмерен (неограниченной экспансией «я», эмотивным паводком) и беден (кодами, к чему его принуждает и низводит любовь). Пытаясь писать о смерти своего маленького сына (хотя бы клочки письма), Малларме обращается к разделению родительских функций:

Мать, плачь,

Я — вспоминаю.

Но любовные отношения превратили меня в нераздельный, атопичный субъект: я сам свое собственное дитя — я одновременно и отец и мать (себе, другому): какое же тут может быть разделение труда?

Букурешлев[156]

5. Знать, что для другого не пишут, знать, что написанное мною никогда не заставит любимого полюбить меня, что письмо ничего не возмещает, ничего не сублимирует, что оно как раз там, где тебя нет, — это и есть начало письма.

Любовное послание

ПИСЬМО. Фигура указывает на характерную диалектику любовного послания, одновременно пустого (условного) и выразительного (обремененного тягой обозначить желание).

1. Когда Вертер (на службе у Посланника) пишет Шарлотте, его письмо следует такому плану: 1. Какая радость думать о вас! 2. Я нахожусь здесь в светской среде, и без вас мне так одиноко; 3. Я встретил кого-то (девицу фон Б.), кто вас напоминает и с кем я могу о вас беседовать; 4. Я жажду, чтобы мы были вместе. — Варьируется, на манер музыкальной темы, одна и та же информация: я думаю о вас.

Вертер

Что же это значит — «думать о ком-то»? Это значит забывать его (без забвения жизнь просто невозможна) и часто пробуждаться от этого забытья. Очень многое по ассоциации возвращает тебя в мой дискурс. Не что иное, как эту метонимию, и значит «думать о тебе». Ведь сама по себе мысль эта пуста: я тебя не мыслю — я просто-напросто заставляю тебя возвращаться (ровно постольку, поскольку тебя забываю). Именно эту форму (этот ритм) и зову я «мыслью»: мне нечего тебе сказать, кроме того что об этом «нечего» я говорю именно тебе:

Фрейд[157]

И к чему же опять прибегать мне к письму?

Ну какой в том вопросе, моя милая, прок:

Хоть и трудно ответить на него самому,

В твои милые ручки попадет сей листок.

Гете[158]

(«Подумать о Юбере» — комически записывает у себя в записной книжке рассказчик «Топей» — книги Ни о Чем.)

Жид

2. «Поймите, — пишет маркиза де Мертей, — что когда вы кому-нибудь пишете, то делаете это для него, а не для себя. Поэтому вам надо менее стараться говорить ему то, что вы думаете, чем то, что ему больше понравится». Маркиза не влюблена; она здесь обосновывает переписку, корреспонденцию, то есть тактическое предприятие, призванное защитить позиции, закрепить достигнутое; при этом следует вести рекогносцировку, разведывать места (подмножества) противостоящего множества, иначе говоря, уточнять образ другого в тех разнообразных точках, которые пытается затронуть письмо (то есть речь идет именно о корреспонденции — в почти математическом смысле слова). Для влюбленного же письмо не имеет тактической ценности: оно чисто выразительно — самое большее льстиво (но лесть здесь совершенно бескорыстна — она лишь речь почитания); с другим я поддерживаю уникальное отношение, а не корреспонденцию; а в отношении соотносятся два образа. Вы повсюду, ваш образ всеобъемлющ, — на разные лады пишет Вертер Шарлотте.

Опасные связи, А.С.[159]

3. Как желание, любовное послание ждет ответа; оно имплицитно предписывает другому ответить, без чего его образ исказится, обезобразится, станет другим. Именно это и объясняет авторитетно молодой Фрейд своей невесте: «Меня все-таки не устраивает, чтобы мои письма оставались всегда без ответа, и я тут же перестану тебе писать, если ты не будешь мне отвечать. Постоянные монологи по поводу любимого человека, которые им ни подправляемы, ни питаемы, приводят к ошибочным идеям касательно наших взаимоотношений и делают нас чужими друг другу, когда при новой встрече обнаруживается, что все обстоит не совсем так, как ты воображал, не удостоверясь в том». (Тот, кто принял бы «несправедливость» коммуникации, кто продолжал бы говорить легко и нежно, не получая ответа, тот приобрел бы великое самообладание — самообладание Матери.)

Фрейд[160]

Похвала слезам

ПЛАКАТЬ. Специфическая предрасположенность влюбленного субъекта к плачу: способы появления и функционирования слез у этого субъекта.

1. Малейшее любовное переживание, будь то счастливое или огорчительное, доводит Вертера до слез. Вертер плачет часто, очень часто — и обильно. Кто же плачет в Вертере — влюбленный или романтик?

Вертер

Быть может, подобная предрасположенность — давать волю слезам — свойственна самому типу влюбленного? Находясь в подчинении у Воображаемого, он пренебрегает той цензурой, которая сегодня не позволяет взрослым доходить до слез и посредством которой человек стремится подтверждать свою мужественность (удовлетворение и материнская растроганность Пиаф: «Но вы плачете, Милорд!»). Без помех давая волю слезам, он следует приказам влюбленного тела, то есть тела, омываемого излиянием чувств: вместе плакать — вместе излиться; сладостными слезами завершается чтение Клопштока, которому сообща предаются Шарлотта и Вертер. Откуда у влюбленного право плакать, как не из инверсии ценностей, первой мишенью которой оказывается тело? Он соглашается вновь обрести детское тело.