Фрагменты прошлого - [17]

Занавеска оказывается почти невесомой. Я складываю ее и опускаю в коробку. Ткань идет волнами, и я придавливаю ее руками. На столе, не считая монитора компьютера, ничего нет. А в ящики стола я еще не заглядывала. Мне вспоминается, как Калеб прислонился к ним, закрывая доступ к письму, которое я не успела прочитать. Я подтаскиваю к столу коробку. Опускаюсь на колени. Хочу, чтобы секреты Калеба снова стали моими, как тогда, когда он поделился со мной одним из них на пляже. Как будто тем самым могу спасти наши отношения. Даже сейчас.

Университетские письма

Мое воображение занимает тот образ Калеба, которого не существует. Я задаюсь вопросами: куда он мог бы поступить и чем мог заняться? Какие университеты желали его заполучить, присылали ему письма и просили их посетить? У Джулиана к началу двенадцатого класса все уже было решено. Письма из университетов приходили в течение всего одиннадцатого класса. Помню, как мама с папой раскладывали их на столе, Джулиан садился между родителями, и они втроем строили планы.

Я начинаю поиски с нижнего ящика стола. Им Калеб пользовался меньше всего. Там лежат редко используемые вещи: компьютерные провода, старая колонка, спутанные кабели, запасная мышка. Я вываливаю их в коробку с надписью «Электроника». Письма в этом ящике нет. Открыв средний ящик, нахожу в нем университетские брошюры. Калеб играл в лакросс, но это не послужило бы бонусом при приеме в высшее учебное заведение. Во всяком случае, так он мне сказал, объясняя, почему столь прилежно учится.

Будучи сестрой Джулиана, я прекрасно его понимала. Спортивный талант брата обнаружился еще в раннем детстве. Я, к примеру, бегаю получше многих, но добилась этого долгими и тяжелыми тренировками. И ни один университет не будет приглашать меня к себе, основываясь на моих спортивных достижениях. Однако Калебу приходили приглашения. Ему предлагали приехать, осмотреться, пообщаться со студентами. Калеб был хорошим учеником. Хорошим спортсменом. На экзаменах получал высокие оценки. Он бы поступил в достойный университет.

Все брошюры из государственных университетов. Это письма с отпечатанным на конвертах адресом. В каждом расписаны преимущества конкретного университета, который Калебу и предлагается посетить. Пухлые конверты с заявлениями для поступления даже не вскрыты. Но я не вижу конверта, подписанного от руки. Того, который порезал мне палец. Возможно, Калеб выкинул его. Не представляю, что в нем могло быть такого, чтобы скрывать это от меня. Что могло меня встревожить? Это же просто письма из госуниверситетов. Видимо, такое поведение Калеба было началом конца наших отношений.

Калеб демонстративно спрятал от меня письмо. Разволновал меня попусту. Чтобы при любом упоминании университета мое сердце сжималось, плечи напрягались и я представляла себе другого Калеба в другом месте с другой девушкой, пока сама торчу здесь, оканчивая последний год школы. Первую ознакомительную поездку он совершил в этом году в начале сентября. Университет находился менее чем в тридцати милях отсюда.

– Я буду недалеко, – сказал Калеб, не глядя на меня и собирая вещи в спортивную сумку, лежавшую на кровати.

Я смотрела ему в спину, стоя у двери.

– Джесса, ты меня нервируешь, – бросил Калеб.

Мне хотелось ответить, что это он нервирует меня. Что мне не нравится его состояние, то, как он двигается. Он словно ни на чем не мог сосредоточиться. Я больше не могла на это смотреть. Не могла облечь в слова растущее между нами чувство.

– Мне пора, – выдавила я. – Мы с Хейли собирались вместе позаниматься.

– Увидимся через несколько дней, – отозвался Калеб, когда я уже дошла до середины лестницы.

Всю поездку его мобильный переправлял мои звонки на голосовую почту. Калеб сказал, что забыл зарядку. Сказал, что был очень занят. Так занят, что вернулся домой с похмельем и в футболке с эмблемой университета. «Просто не бери в голову, Джесса», – снова услышала я от него. Какой смысл искать то письмо? Калеба не вернуть. Я решаю положить университетские письма в коробку с личными вещами. Пусть мама Калеба увидит все возможные пути, которыми мог пойти ее сын. Представит, как он мог жить. И каким он мог стать.

Канцелярский нож

Под письмами лежат знакомые мне тетради на спирали. Черным маркером на обложке написаны дисциплины: «математика», «английский», «естествознание». Калеб не выбрасывал тетради даже после окончания семестра. Говорил, что однажды они могут пригодиться. У меня это вызывало смех. Но он говорил на полном серьезе. Ты столько всего планировал, Калеб. Столько всего хранил. А под тетрадями обнаруживается канцелярский нож. Острое лезвие ловит свет, идущий от голого окна, и я беру нож в руку. Металл оказывается холоднее, чем я ожидала. Впервые я увидела этот нож в субботний день в начале июля. Он лежал на тумбочке Калеба. Я приняла его за обычный нож. Калеба это сильно насмешило.

Я сидела на краю его постели, ожидая, когда он выйдет из душа. С себя я смыла соль и песок водой из шланга на заднем дворе. Мы только-только вернулись с пляжа – места, где казалось, что у нас с Калебом все по-прежнему хорошо, что мы не отдаляемся друг от друга и между нами нет гнетущего молчания и секретов. Калеб стоял в дверях, улыбаясь и вытирая полотенцем мокрые волосы.