Фрагменты прошлого - [10]

Фотографии заканчиваются задолго до разрыва наших отношений. Снимок с бейсбольной игры. Фото в комнате Калеба: мы сидим на постели, он целует меня в щеку, держа фотоаппарат перед нами, а я смеюсь, морща нос. Фотография из похода. После него мы больше не снимались. Возможно, в какой-то момент Калеб понял, что мы расстанемся. Так же, как в какой-то момент понял, что мы будем вместе. Это понял первым он? Или я? Отчетливо ли он осознал это, или у него в душе, как и у меня, поселилось странное, тревожное чувство, которое пробуждало меня ночами, глодая изнутри?

Я переворачиваю последнюю фотографию – сделанную в походе – и опять вижу дату. Июнь этого года. Пять месяцев назад. Внизу – мое имя. «Джесса Уитворт. Делавэр-Уотер-Гэп». Словно снимок был всего лишь документом для музейного архива. Словно Калеб уже знал, что однажды все эти фотографии будут принадлежать кому-то другому.

Я переворачиваю стопку, собираясь убрать ее к себе в сумку, и вот мы снова вместе, на пляже. Мне хочется спросить его: «Знал ли ты, Калеб? Что всего лишь год спустя тебя не станет, а я буду срывать с твоей стены доказательства наших отношений? Что твоя мама возненавидит меня, Макс перестанет смотреть мне в глаза, а твоя сестренка не скажет мне ни слова, сколько бы я ни пыталась с ней заговорить?»

«Соленая вода помогает держаться на плаву», – сказал ты мне в нашу первую встречу на пляже, когда я призналась, что плохо плаваю. Что мне не нравится ощущать течение в океане. Что меня пронизывает иррациональный страх быть унесенной и никем не найденной.

Ты рассмеялся. Ты рассмеялся, Калеб.

Его очки

Без фотографий стены смотрятся голыми. На них остались лишь кусочки липучки и тикающие над письменным столом часы. Последние представляют собой скорее футбольный сувенир, чем прибор для определения времени, поскольку на них трудно разобрать цифры. Комната выглядит точно так же, как в мое первое посещение, когда я поднялась сюда и Калеб назвал ее «бункером». Кажется, прошла вечность. Кажется, прошел миг. Целый год вместе, запечатленный в фотографиях.

Здесь мы начали отдаляться друг от друга. Здесь Калеб преградил мне дорогу в комнату, изгоняя из своей жизни. Здесь я отвернулась и ушла. Здесь он переоделся, взял ключи и в последний раз вышел из комнаты… Но сейчас мне необходима частичка Калеба. Я хочу найти его здесь, вспомнить таким, каким он был в те мгновения, когда у нас все было хорошо. И я знаю, что ищу. Темно-синий жесткий очечник, обычно лежавший на верхней полке стола. Однако я не нахожу его там. Его нет на привычном месте.

В том, как я бросаюсь на поиски одной-единственной вещи, сквозит какое-то отчаяние. Я ищу простенькие очки Калеба в черной оправе, с линзами, помутневшими из-за частого протирания подолом рубашки. Очки Калеб носил только дома, хотя порой жаловался, что от контактных линз у него устают глаза. Я вот думаю: возможно, в какие-то дни он и контактные линзы не надевал? Возможно, поэтому он что-то во мне не замечал, на что-то не обращал внимания? Мне нравится мысль, что поначалу было именно так. Что из-за близорукости он многого просто не видел.

Калеб ненавидел эти очки. Ненавидел носить их и ненавидел, когда его в них видели. Я застала его в этих очках, придя в «бункер» без предупреждения. Случилось это накануне рождественских каникул. Я запомнила это, поскольку Калеб до последнего дня корпел над рефератом по истории, ворча, что тот портит ему праздничное настроение. Я постучалась, но Калеб сидел в наушниках и не услышал стука. Осторожно приоткрыв дверь, я позвала его по имени – дала время отреагировать на мой приход. Калеб сидел за компьютером с открытым на столе учебником. В очках с толстой оправой, которые придавали ему одновременно и серьезный, и детский вид. Из наушников доносилась тихая музыка.

Он не сразу меня заметил, а когда увидел, развернул кресло и так резко сорвал с лица очки, словно я застукала его за чем-то крайне неловким – к примеру, ведением дневника. В этом мгновение и пришло понимание: я не просто увлечена им. И меня тянет к нему не только из-за его харизмы, улыбки и ощущения, что я желанна. В это мгновение я осознала свои чувства к нему. И чуть не призналась в них, уверенная, что Калебу и так все ясно по потрясенному выражению моего лица. Однако глаза у него заслезились, и он сказал:

– Я сейчас притворяюсь, что вижу тебя, но это не так.

– Ты меня совсем не видишь?

– Ну, я вижу твои очертания. – Он провел рукой в воздухе, изображая контуры моего тела, и у меня по спине пробежала дрожь. – Но не могу сказать, улыбаешься ты сейчас, насмехаешься или неприятно удивлена.

Я сделала шаг к нему.

– А теперь?

– Все еще ничего, – поморщился Калеб.

– Тогда почему бы тебе не вернуть на нос свои моднявые очки?

Он встал с кресла, вытянув ко мне руки, но я отступила в сторону, и он промахнулся. Я захохотала. Калеб обхватил меня за талию и притянул к себе.

– Поймал, – шепнул он, разглядывая мое лицо. Его губы растянулись в широкой улыбке. – Глаза устали от контактных линз. Очки я надеваю только в крайнем случае, – объяснил он.

– Так надень их.

– О нет, нет, нет. Ты не увидишь меня больше в этих очках, пока окончательно и бесповоротно не влюбишься в меня.