Фото на развалинах - [22]

— Елисей, обещай, что честно ответишь на вопрос.

— Обещаю.

— Почему ты ненавидишь Виктора Валентиновича?

— Честно?

— Ты обещал.

Я подумал. Честным был бы ответ «потому что он тебе нравится». Но я сказал:

— Не знаю. Не нравится и всё. Немотивированная подростковая агрессия.

— А, вон как, — протянула Наташа, — что ж, предельно честный ответ. Впрочем, я подозревала, что серьёзно с тобой не поговоришь.

— Почему? Говори, — я сел рядом. — Ты же за этим меня позвала?

— А не знаю зачем, — Наташа посмотрела куда-то мимо меня, — немотивированное подростковое желание погулять с мальчиком.

После этого она подвинулась ко мне и положила голову мне на плечо. Молча. Я перестал шевелиться и дышать. Всё это было очень странно. Но приятно. Зачем она всё-таки меня позвала? Правда приревновала к Алиске, как и надо по плану?

— Наташ, если ты хочешь, я не буду на него наезжать, — сказал я искренне. — Пусть живёт.

— Хочу, — сказала она.

— А тебе он сильно-сильно нравится? Только честно.

— Не сильно, — Наташа выпрямилась и посмотрела мне в глаза. Потом хитро улыбнулась, — во всяком случае, ты, Лесь, куда красивей.

После этих слов она сняла перчатки, обхватила меня руками и поцеловала в губы. Меня как током ударило. Сознание поплыло, и всё закружилось вокруг. Всё это было неправдой. Или я видел чудовищный по степени правдоподобности сон, или… Должно быть какое-то объяснение тому, что происходит. Наташа меня ненавидит, недавно ещё ненавидела. Зачем ей меня целовать? Мысль эта дергалась где-то в голове и мешала расслабиться окончательно.

Когда мы оторвались друг от друга, Наташа снова посмотрела мимо меня. В её взгляде было что-то нехорошее… Я быстро обернулся.

У школы, не очень удачно спрятавшись за тополем, стояла Алиска Зеленина.

Я почувствовал, что внутри у меня всё обрывается и падает-падает-падает…

Наташа предала меня. Она соврала Алиске, что мы встречаемся, сказала время свидания. Всё подстроила специально. А может, это она Алиску предала. Потому что та меня в друзья выбрала, а не её. Наташа сделала это, хотя, по моему мнению, не могла. Я — могу сделать гадость. Потому что я — это я. Я, в общем-то, плохой человек. Эгоист, которому наплевать на всех, кроме себя. И даже не скрываю это. Но это же Наташа!!!

Когда я увидел Алиску и всё понял, то во мне как будто всё в пыль рассыпалось. Что-то было — и вдруг разлетелось на кусочки. Это, оказывается, здорово больно. Зеленина разрыдалась и побежала домой, а я всё стоял напротив Наташи и разваливался изнутри… Захотелось даже ударить её. Но я не смог. Стоял, молчал.

— Фёдоров, — наконец сказала Наташа, — тебе надо носить с собой нашатырь, раз такой впечатлительный.

Она усмехнулась, натянула перчатки и пошла прочь. А я всё стоял. Надо было пойти за Алиской и всё объяснить. Или пойти домой. Или догнать Наташу и потребовать объяснений. Или открыть глаза и проснуться… Убедиться, что всё это — болезненный сон.

Я не проснулся. Я просто пошёл куда глаза глядят. Куда-то в гущу панельных домов.

Зачем она это сделала? Зачем? Отомстила за несколько безобидных наездов на историка? Но ведь сам Карбони на меня не обиделся. Ему не повредили мои выходки. Я был для него комаром, пытающимся прокусить слоновью шкуру. Он и не заметил моей ненависти. Или Наташа захотела защитить его на всякий случай? Как я на всякий случай нападал… Но для того чтобы поступить со мной так, она должна была быть уверена, что я приду на свидание. Что я буду с ней целоваться… Неужели моя тайна — вообще не тайна? Алиска сто раз говорила, что мне нравится Наташа. Если это поняла даже Алиска, естественно, Наташа тоже догадалась! Получается, она давно всё знает? Замаскировался, называется… Проклятая любовь, почему тебя так трудно спрятать? Чудовищное чувство, которое только всё портит…

Сам не знаю, как я оказался у дома Карбони. Железная дверь в подъезд была открыта, и на ней дёргался на ветру листок «Просьба не закрывать. Ждём врача».

Мне бы тоже пригодился врач. У которого в чемоданчике есть ампулы с ядом. Доктор, сделайте мне смертельный укол. Прямо сейчас. Потому что я больше не хочу жить. Почему это так трудно — умереть по собственному желанию? Почему невозможно приказать своему сердцу не биться?

Я зашёл в темный подъезд. Пахло сыростью.

Поднявшись на нужный этаж, я сел у стенки. Это Карбони виноват, что всё так плохо. Только он. Не было бы его — не заварилось бы всей этой чудовищной каши. Я бы просто сидел на последней парте и смотрел на Наташу. И фотографировал на переменах. И ничего бы не случилось…

Я встал и осторожно провёл пальцем по кнопке звонка. В голове всплыл ряд картинок: историк открывает, я захожу, стреляю в него из пистолета, потом — себе в голову. И всё. Назавтра мы во всех газетах.

Осталась мелочь — найти пистолет…

Я посмотрел на кнопку. И нажал её. Только зачем?

Никто не ответил, никто не открыл. Я стоял и тупо смотрел на дверь грязно-коричневого цвета. Карбони спрятался от меня, как тогда во сне. Это он был виноват во всей истории и, когда она подошла к концу, трусливо улизнул. Я ещё немного постоял, потом смачно плюнул на дверь и начал спускаться. Трусливый историк! Как мне хотелось больно ударить его! Так, чтобы Карбони ничего не успел сказать, а кулак бы уже пришёлся точно в нос. Я остановился и ударил кулаком по стене. Потом ещё. Было не больно, но я с удивлением отметил, что кожа с костяшек сбита и выступила кровь. Вытерев кулак о брюки, я сел на ступеньку, опустил голову и задумался.