Фосфор - [33]

— Сокровище мое, — неожиданно раздается голос в телефоне.

Сокровище? Чьего же звонка она ждет?

Слушаю, говорит сокровище.

Быть такого не может — даже лучше, чем «дорогой».

— Алло.

— Да, алло, могу я поговорить с Фанни?

Видимо, мать. Сопит себе в телефон, кряхтит. Раздается лязгающий звук, и что-то удаляется. Шон тоже издает такие звуки. Говорит себе, болтает, и я его почти не понимаю, так как говорит он без точек и запятых из-за шорохов, с которыми он едва ли не душит трубку. Сжимает ее как эспандер, издавая невероятный шум. Всему виной постмодернистские телефоны. Они такие пустые изнутри, что сразу трещат, если быстро схватишь трубку или нервно ее сожмешь. Я все еще жду. Раздается звонок. Где? Здесь. Микро открывает дверь.

— Эй вы, прыщавые рожи.

Только этого недоставало! Шон легок на помине.

— Алло?

— Привет.

— Ой, приветик.

— Как ты там, мышонок? — спрашиваю я. Вот черт, думаю. Но Фанни хихикает. — Жалко, что ты уже ушла домой, — говорю я мило.

— Да, глупо. Извини.

Молчание.

— Фанни?

— Да?

— А что ты делаешь сейчас?

— Телик смотрю. Хм, — трубка опять трещит, — где ты живешь? — Говорю где. — Ты не против, если я зайду?

— Наоборот, буду очень рад, — отвечаю. — Просто классно. — Да клади же ты трубку, кретин, твердит голос откуда-то изнутри. — Погоди, — говорю я и еще раз, ПО БУКВАМ называю ей адрес.

— Все, поняла.

— О’кей.

— Пока, скоро буду.

Щелк. Вот тебе и раз! Быстро же. Очень даже быстро. Все тип-топ. Она идет. От такого любое плохое настроение как рукой снимет, верно? Что же я за идиот? Тоже мне, достижение. Шон тараторит без умолку, словно с цепи сорвался. Бормотание, как из актового зала, но это всего лишь Шон, такой уж у него голос. Если отойти на пару шагов, кажется, бормочет множество голосов. Я захожу в комнату и застаю тот самый момент, когда Микро опять ложится перед телевизором, а Шон стоит подле него и трепется.

32. Язык. Белизна

— Эй, старик, да ты воздух испортил. Или еще что?

Я кладу голову ему на плечо и хлопаю по спине. Шон, текстовая машина. Вытаскивает из пакета две колы и открывает их.

— У вас тут порядок или как? Что за кислые мины, опять слишком узкие плавки натянули? Я тут изнываю от долбаной жары, а вы валяетесь здесь с зажатыми яйцами. Опасно же. Кровообращение нарушится, вот, — спускает брюки, — сейчас без трусов рекомендуют. Пустите в пах немного воздуха. Вот держите, — раздает банки. — Кстати, спасибо за колу можете не говорить, я и сам разберусь.

Тсс, тсс, короткая пауза, а затем опять: тсс. Немножко противен металлический звук кольца, впившегося в банку. Шон чокается со мной.

— Я этому чесночнику из забегаловки с шаурмой говорю: «Один раз оближите, пожалуйста». А он не понимает. Ну, я его и спрашиваю опять, тщательно ли он банки с водой облизал? «Да, да, — говорит, — все банка облисана. Все систо облисано». Я себе чуть в штаны не наложил, как он «облизано» произносил. Вот так и дальше, говорю, так держать. Непременно все облисывать, да, и он смеется. Оттого, что я смеюсь, и он радуется. До облизывания счастливы теперь мы оба — дядька этот и я. Ну ладно, выкладывайте, что с вами, оба влюблены? Случается иногда из-за жары. Что вам нужно, так это хорошее курево.

И садится на матрац на полу, рядом с Микро.

— А бумажки? Есть они у вас? Слышали когда-нибудь? Для самокруток бумажки! Сигаретная бумага! Не слышали о такой? В нее еще такую штуку заворачивают, гашиш называется. От него все такое цветистое становится, и совершенно безопасно. Слово даю. Попробуйте, парни. Мягонькая такая, сексуальная штучка. Знаю, вы оба просто уроды, но с этой дурью будете чувствовать себя абсолютно секси. Вот так вам, ребятки, улыбнулась жизнь. Небось поверить не можете в свое счастье, а? Да я сейчас сделаю по экстрапорции каждому, вам это обоим сейчас пригодится. Просто дайте бумаженцию, остальное я беру на себя. А, ладно, не нужно, у меня самого есть немного. Пока вы тут искать будете, умрете от скуки. Лежите себе смирно. К чему ненужные движения? Сейчас получите сладкого яда, парни, о да, по сигаретке, благодарим тебя, блондинка виргинская, ты то, что нужно для моего арабского гашиша. Блондинка Бритта и темненький Сайд, — и Шон напевает, — лежат себе в травке вдвоем / крутят любовь, и я торчу / и что тут такого? — и облизывает бумажку.

Микро продолжает смотреть в телевизор, а я все еще стою в дверях и улыбаюсь Шону. Хоть Шон и забивает свой косяк, я все равно улыбаюсь. Вот так мне хорошо. Что я за тупой человечище? Сейчас мне снова будет хорошо. Так хорошо, что я даже Шонов треп готов выносить.

— Чуваки, вам бы проветриться, — снова заводит свою пластинку Шон. — Мир крут, не торчать же весь день в четырех стенах. Вы что, от жизни отстали? Алло, реальность на проводе, просыпайтесь, это не лучшие хиты семидесятых и восьмидесятых. Только не говорите, будто вам грустно потому, что полюсы Земли тают и киты гибнут. Я-то тут при чем? Пускай себе умирают; какое мне дело до полюсов и китов. Не замечаете, что на нас движется? Глобальное потепление, и улитки выглядят все красивее. Оно же все взаимосвязано. Меня радует кибер-секс и антигравитация, когда ты паришь, а вокруг тебя фильмы и крутые сахарные сладенькие девочки-улиточки. Дайте-ка прикурить!