Форварды покидают поле - [27]

Все молчали. Каждый думал о своем. Дома уже, конечно, хватились нас. Как отнесется отец к моей записке? Станут ли нас разыскивать?

«Спартак» шел вдоль каменного острова, старые ивы купали свои зеленые косы в воде. Несмотря на раннюю пору, на камнях уже застыли рыбаки.

— Эй, плотва, — крикнул нам вдогонку бородатый рыболов, — куда это вас несет?

Лодку вдруг понесло к камням. Встречные течения образуют здесь такой водоворот, что смотреть нужно в оба, а мы зазевались, особенно Степка, сидевший на руле. Когда мы выбрались на чистую воду, я отчитал его по всем правилам, и Санька меня поддержал. Степка молчал: с капитаном надо считаться.

Я уже чувствовал мозоли на ладонях и с нетерпением ждал конца вахты.

— Ты, Вова, греби равномерно, не напрягайся так, — советует Саня.

Поучения мне не по душе — ведь они подрывают престиж капитана. Но я молчу, не найдя убедительных возражений, да и усталость берет свое.

Теперь бриг идет вдоль низменного левого берега. За кормой неустанно бормочет Днепр. Солнце припекает. Трезор и тот с жадностью купальщика глядит на прозрачную воду за бортом. Слева от нас выплывает стая гусей, она держит курс вдоль песчаной кромки, где сидит мальчишка с длиннущей лозой в руке.

— Искупаться бы, — несмело предложил я.

— И позавтракать, — поддерживает меня Саня, поглядывая на часы.

Степан направляет лодку к берегу.

В окаймлении высоких тополей маленькая хатка кажется театральной декорацией. Мальчишка на берегу неохотно отвечает на вопросы. Он глядит исподлобья — кто знает, зачем пожаловали непрошеные гости. Но Степка скоро находит с Грицем общий язык, и тот приносит два кувшина холодного, обросшего румяной коркой молока.

Наспех искупавшись, мы с жадностью едим черствый, пахнущий чесноком хлеб, запивая его густым и вкусным молоком.

Путешествие продолжается. Впереди сверкает излучина реки в зеленой рамке берегов. Все чаще встречаются буксиры, на их волне наш бриг угрожающе покачивается. В полдень мы встретили плот. С него просигналили нам белым флажком, но, к сожалению, мы не знали морского кода.

— А хвастался — мол, любой сигнал разберет. Ну и капитан! Да еще такого судна, как «Спартак»… — засмеялся вдруг Степка.

Санька снова применил свой излюбленный прием, чтобы предотвратить ссору:

— А ты, Степка, знаешь, кто такой Спартак?

Степка сосредоточенно стал возиться с уключиной, из которой часто вылетало весло.

Еще в шестом классе я впервые услышал о восстании рабов, но нередко путал Спартака с Гарибальди, поэтому предпочел не вступать в разговор. Молчание явно затягивалось.

— Не знаешь? — в упор опросил гребца Санька. Его лукавые глаза сводили на нет усилия Степки сохранить достоинство.

— Чего пристал? — огрызнулся он. — Спартак, Спартак! Я что — обязан все знать? Кажется, спортсмен знаменитый. Спартак — спартакиада, это же факт.

Тут уж и я невольно засмеялся. Он знал историю не лучше, чем я математику.

— Университетов мы не кончали, факт! — И сразу же сдался: — Давай трави, Санька. И откуда только ты все знаешь!

Санька сполоснул руки за бортом, плеснул водой в лицо и тихо начал:

— О Спартаке мне рассказывал Гуттаперчевый Человек, даже книжку о нем подарил.

Мы сразу навострили уши. Гуттаперчевого Человека, Бориса Ильича, мы никогда не видели, но слышали о нем много интересного от Саньки и его родителей.

— Жил Спартак задолго до нашей эры. Сам он фракиец. Есть такая область в Греции, Фракия. В ту пору римляне хотели властвовать над всем миром, ну, как Антанта или, скажем, Наполеон Бонапарт. Они взяли Спартака в плен и отдали в гладиаторы.

— А кто такие гладиаторы? — спросил Степка.

Забыв обо всем, мы слушаем рассказ о драматических событиях, разыгравшихся в 74 году до нашей эры в городе Капуя, где началось восстание в гладиаторской школе. Тихо журчит вода за бортом, так же тихо льется Санькино повествование о талантливом полководце, организовавшем сильную армию.

Да, Санька — человек образованный! И не мудрено: он успел уже много поездить, был в Третьяковской галерее и в Эрмитаже. Знаменитых художников он знает не хуже, чем я — футболистов. В доме у них альбомы с репродукциями. Санькина мать происходит из богатой дворянской семьи. Еще курсисткой она влюбилась в циркового артиста Пауля Стона и бежала с ним из дома родителей. От Анны Ивановны Санька и набрался знаний по искусству, литературе, она развила в нем любовь к книгам.

В их клетушке с крошечным, как на голубятне, оконцем над столом висит портрет Максима Горького, а под ним выведены каллиграфическим почерком слова из «Моих университетов»:

«Если бы мне предложили: «Иди, учись, но за это, по воскресеньям, на Николаевской площади мы будем бить тебя палками!» — я, наверное, принял бы это условие».

Вот и сейчас, пока мы со Степкой купаемся, Санька сидит на раскаленном песке, по-турецки поджав ноги, и, грызя ногти, читает основательно потрепанную книгу.

— Сань, а Сань! Где мы находимся? Что это за земля? — выходя из воды, спрашивает Степан, оглядываясь вокруг, словно наш бриг пришвартовался невесть где.

Санька недовольно глядит на него. Он поглощен сейчас образом благородной Джеммы, историей о муках и мужестве Овода, о тайной организации «Молодая Италия» и горькой судьбе падре Монтанелли.