Форт Росс - [3]

Вот только планы уходили в будущее, а образованных людей катастрофически не хватало в настоящем. На заводах рабочих обучали по принципу дрессированного медведя, и это вредило производственным процессам. Некоторое улучшение ситуации дало разделение по зарплате внутри рангов Табеля. Образованный человек получал больше — рабочие потянулись в вечерние школы при заводах, хотя ситуация все равно оставалась напряженной.

Заводы, заводики и массовые артельные мобильные производства росли по стране как грибы после дождя. По моим прикидкам производство железа в стране превысило 30 килограмм на душу населения в год, оставив за спиной самую передовую, в этом отношении, державу — Швецию. И это даже с учетом существенно подросшего населения, превысившего, с учетом территориальных обновок, 18 миллионов человек.

С населением имелись свои проблемы — внутри страны шло большое переселение. Петр жестко проводил политику «русских границ», по которой крестьяне целыми деревнями переселялись на новые территории. Взамен переселенцам, с выселяемых рубежей, под руку бояр приходили сервы, не говорящие по-русски, придерживающиеся своего уклада и веры. Благо, что сервы были жестко отучены своими предыдущими хозяевами от бунтов и взрывоопасной обстановки в центральной России не случилось. Но случилось расслоение. Переселяющиеся русские крестьяне, выходящие из-под руки бояр, централизовано получали паспорта, вместе с «подъемными» деньгами. За прошлый год было выдано 2.5 миллиона паспортов и 12 миллионов подъемных денег из средств Русского банка, которые, правда, к нему и вернулись, так как оплаты шли за товары для переселенцев целевым назначением. Общее количество выданных паспортов превысило 6 миллионов экземпляров, и по ним, через фактории, был собран подушный налог согласно Табелю — чуть меньше 18 миллионов рублей за прошлый год. Остальной налог добирали с бояр, которые расплачивались за числящиеся у них души. Понятное дело, бояре старались всячески снизить выплаты, чего уже сложно было делать человеку имеющему паспорт.

Для Петра стало очевидно — с паспортов налога собирали существенно больше. Но приходилось прислушиваться и к голосу боярства, точнее, уже дворянства. В результате,

сервы, закреплялись за землями бояр на десять лет указом Петра, хотя и им дозволялось, по истечению срока, покупать паспорт на общих основаниях. Увы, крепостные в России появились, несмотря на все мое противодействие…

Мерные шумы баржи разбавил низкий рык гудка, перешедший в легкое сипение сжатого воздуха. Баржа была уже второго поколения, переведенная полностью на пневматику всех вспомогательных устройств, оказавшуюся экономичнее и долговечнее выпускающей ценный пар старой периферии.

Отложил блокнот, успею еще добить зрение.

Палуба баржи пузырилась фонтанчиками разошедшегося ливня и не располагала к созерцанию. Зато кормовая рубка призывно манила парой габаритных огней на крыльях мостика и угадывающейся за стеклом фигурой рулевого. Поддался искушению.

Капитан нашей баржи, лично стоящий на вахте, дедок колоритный. Полностью соответствующий приписке на номере баржи — волжанин откуда ни будь с Вятского увала, всю жизнь проведший на Вятке, Каме и Волге. Сухенький, невысокий, с обветренным лицом и опущенными вниз, как у поморов, внешними уголками глаз мариец, молчаливый и неторопливый. Мы вежливо кивнули друг другу — не до политесов, баржа проходила между вздымающимися высоко вверх башнями разводного пролета Купеческого моста. Справа по курсу, у длинных причалов-опор рядами стояли корабли всех форматов. Среди дождя мелькали люди и работали стрелы механических погрузочных кран-балок. Торговая жизнь города только начиналась, со сходом льда, и для нее не существовало ночи и дождя. Движение под мостом отличалось интенсивностью, и гудки самоходных барж и буксиров, предупреждающие, что они идут в створ, перемежались боем туманного колокола гребных и парусных корабликов. Шумновато на реке ночью стало. Но это уже проблема тезки, который совсем дела города забросил. Ну да не буду портить настроение.

Мост прошел черной тенью в серости дождя. Наш дедок сразу взял правее, уходя с курса лезущего буром сверху здоровенного ганзейского кога, явно идущего от Ижоры, судя по осадке. Наверное, уже пора и регулировкой движения заниматься… но, без меня.

Постоял еще с молчащим капитаном. Редкие огоньки на берегу скрадывали большой город. Вспоминался Петербург моего времени, строго и величаво стоящий вдоль набережных, залитых светом, перечеркнутых светящимися пунктирами мостов, задравших в небо разводные пролеты, будто ладони, оглаживающие проходящие между ними корабли… Подрастай, малыш. Не поминай лихом, сделал что мог, и еще чуток сверху.

Молча проводил взглядом берег за изгибом реки, в темноте которого стоял монастырь и лежало дворянское кладбище Петербурга, с первыми православными крестами могил. Сгоревшая душа отпустила последнюю нить, привязывающую ее к этой земле. Вышел из рубки под дождь. Наткнулся на свою тень, в вымокшем плаще, провожающего взглядом уходящий город. Все же не отпускает меня русская земля так просто. Моя душа держится за моих людей, чтоб не провалиться окончательно в бездну цинизма и неверия. А их души держатся за родные места. Вот такой выходит составной якорь.