Формула всего - [95]

Со стороны Замок выглядел устрашающе. Он был весь покрыт косыми глубокими трещинами, словно изрубленный в бою панцирь. «Как бельмо на глазу! – проворчал коротышка. – А может, это и не Замок вовсе, а могильный камень?! Великаны главаря своего схоронили! Кадку с золотом под голову cунули! Вот бы узнать! А хоть бы и узнал? Разве отроешь? Нету тут золота и быть не может!» Коротышка всегда предпочитал иметь два мнения вместо одного, чтобы каждый раз использовать то, которое удобней. «У меня тут не мякина», – говаривал он, выразительно постукивая пальцем по виску. «А можно я посмотрю?» – пошутил однажды Драго. «С ним бы мне полегче сейчас пришлось», – тоскливо подумал о бывшем товарище Какаранджес. За спиной у него висел потертый армейский ранец – такой тяжелый, что гнул к земле. Коротышка героически тащил его уже несколько верст – чуть копыта не откинул, задохся весь, потерял дар речи, но вещей не бросил. Это были чужие вещи. Он их присвоил. Дело было так.

Выдвинувшись с рассветом, Какаранджес наткнулся на каменную реку – хаотично застывший широкий поток из скалистых обломков самых разных форм. Их сюда принесло лавиной. Коротышка проворно припустил через «реку», но вдруг нечто из увиденного заставило его затормозить. Посреди густо разбросанных слоистых глыб лежал человек в длиннополой шинели. Он не двигался. «Эй, служивый!» – позвал Какаранджес, хотя не сомневался: перед ним – мертвец.

Коротышка не любил и боялся военных, но когда с волка спустят шкуру, он не страшный. Отважным скоком Какаранджес приблизился к погибшему солдату. Погоны на шинели были отпороты. Дезертир. Пробитым виском он трагически приложился к шершавому серому валуну. «Нога подвернулась», – рассудил Какаранджес, сел рядом с телом и методично обыскал карманы, однако ничего, кроме всякой трухи, не обнаружил. Тогда его взгляд хищно примерился к походному ранцу, который у солдата был набит под завязку: «Хе-хе! Ого! Сколько тут добра! Это ты удачно упал, служивый». Коротышка, не церемонясь, перевернул покойника на живот, освободил обвисшие лямки от плеч и от рук и толкнул ранец набок. Очень хотелось порвать тесемки, но Какаранджес предусмотрительно, со своеобразной холодной нежностью их развязал. Внутри оказалось… И то, и это! От лакированной черной шкатулки до ржавых шпор. Всего товара монет на тридцать! Какаранджес от радости хлопнул по ляжке, а потом воровато, втянув голову в плечи, оглянулся с прищуром – нет ли поблизости других мародеров? Никого. Только куропатка в траве вспорхнула.

«Что с возу упало, то пропало», – коротышка восторженно перебирал чужое имущество.

Выкинув все, что показалось ненужным, Какаранджес, сидя, вдел руки в лямки и попытался встать. Не тут-то было! И для здорового человека ноша была не из легких, а для коротышки она оказалась фантастической. Какаранджес грязно выругался, проклиная собственную слабость, и с болью в сердце облегчил ранец на паровой утюг и пару башмаков. Три дуката долой, но теперь коротышка смог хотя бы подняться на ноги.

«Соловей-соловей, пташечка! Жалобно поет! Жалобно поет! Раз поет, два поет, три поет», – напевал Какаранджес, чтобы было легче идти, но идти все равно было очень трудно, тем более что приходилось то и дело прыгать с камня на камень, а некоторые из них играли под ногами, как клавиши пианино. Ранец за спиной угрожающе мотался и в любую секунду грозил перевесить – тогда бы покойников стало двое. «Только не торопись», – наставлял себя коротышка, выбирая те валуны, что были покрупнее, потому что они, в отличие от мелких, предательски шевелившихся, не шатались.

На форсирование одной этой каменной речки Какаранджес ухлопал уйму времени. Преодолев препятствие, он умаялся вусмерть и понял, что планы надо менять. А он-то надеялся уже завтра к вечеру оказаться в Ствильно! Как же! Как же!

Взобравшись на плато, Какаранджес увидел знакомый силуэт Замка Горных Духов, который отсюда походил на гигантскую причудливую корону. Коротышка позволил себе очередной привал. Потом, по дороге к Замку, он останавливался еще раз двадцать – легкие не выдерживали. «Ох, дело… Так вот и закончится все однажды. Шкурная жизнь», – Какаранджесу стало нестерпимо грустно. Он бы заплакал, если б умел.

В Замке коротышка выглядел просторную нишу, наконец-то скинул несносный ранец и в первый раз слазил туда налегке, проверил – подходит ли она для ночлега, а затем, уже не спеша, заволок туда вещи. Ветер сквозил с заунывной злобой, но в нише не дуло: ее прикрывал крапчатый отвес угловой башни. По колючей стене бегали крохотные оранжевые паучки.

Какаранджес поужинал сухарями и со сладким чувством растянулся во весь рост на каменном полу, который предусмотрительно выстелил пахучей зеленой травой и клевером. С момента, когда он бросил табор Кирилешти, минула всего лишь одна неделя, но у коротышки было такое чувство, что это случилось только вчера. От цыган он отбился нарочно, в день похорон старого Муши. Все были так заняты, что не сразу заметили исчезновение коротышки. Он утек под шумок, как всегда утекал, потому что решил: жить с цыганами во время Указа – не самая лучезарная перспектива. В зародыше раздавив любые сожаленья, Какаранджес ушел из табора в свободное плавание и вот теперь «всплыл» на высоту в три тысячи метров над уровнем моря. Если бы коротышке привели эту цифру, он бы присвистнул – за три тысячи можно было приобрести табун лошадей. Это очень много. Почти по-царски.